Алла Холод - Чужая гостья

Марьяна позвонила знакомому юристу, обо всем договорилась, подчеркнув, что дело не терпит отлагательств, и Миша сразу потеплел. Поздним вечером, когда от работы с документами у Марьяны уже рябило в глазах, Миша позвал ее пить чай. В гостиной был сервирован столик, на котором красовалось блюдо с голубикой, вкусно дымились чашки, стояла бутылка французского коньяка. Настроение было по-прежнему безрадостным, и поводов для пиршества никаких, но с Машиных губ не успело соскочить язвительное слово.

– Ты весь вечер работала, – предупредил ее выпад Миша, – такое моральное напряжение, Маш, да еще столько работы… Как бы ты не сорвалась. Надо немного себя пожалеть. Присядь, отдохни.

Желание произнести отповедь мгновенно улетучилось, и Марьяна вдруг почувствовала себя совершенно разбитой и раздавленной. Она находилась в постоянном напряжении, потому что ждала рокового звонка из больницы, ни на минуту не отпускали мысли об Улиной смерти. Она рассчитывала отвлечься работой, но проверка документов на приватизацию предприятия требовала максимальной собранности и концентрации внимания. А какая уж тут собранность! Маша смотрела в бумаги, но не видела ничего, кроме одной и той же картины: мертвой сестры на диване посреди комнаты… Видение не давало дышать, лишало возможности сосредоточиться. Они с Мишей сделали в комнате перестановку, и это создало некую иллюзию, что все произошло где-то не здесь. Но это был всего лишь беспомощный, глупый самообман.

Миша пил чай и коньяк, Марьяна, выпив рюмку, забрасывала в рот одну за другой синие ягодки.

– А ведь нам с тобой было бы сейчас очень хорошо, если бы не весь этот ужас, – неожиданно сказала Маша.

– Если бы не он, меня бы сейчас здесь не было, – печально констатировал Миша. – Ты бы, наверное, даже и не помнила о том, что я вообще существую на свете.

– Зачем ты так? Я всегда о тебе помнила.

– Потому и звонила только в день моего рождения… – горько усмехнулся бывший муж. – Но я не собираюсь ни в чем тебя упрекать. Я тебе не нужен, и не в моих силах что-то в этом изменить.

– Мишель, я не могу сейчас об этом говорить, – вздохнула Маша, – и не потому, что не хочу. А потому что этот разговор требует душевных сил, напряжения, у меня этих сил нет и напрягать нечего. Я многое поняла за те дни, что ты рядом со мной. Что именно я поняла, я скажу тебе после. Но сейчас прошу не покидать меня и быть рядом. И не потому, что я боюсь за свою жизнь. Просто ты мне нужен.

– Об этом могла и не просить, я не оставлю тебя до тех пор, пока не буду убежден, что ты в безопасности.

– Спасибо тебе, роднее тебя и папы у меня никого не осталось. А возможно, ты скоро останешься единственным родным человеком.

Маша тихонько заплакала, Миша не стал ее утешать, зная, что это только помешает выходу эмоций. Они еще немного выпили, потом Михаил уложил Марьяну в кровать и стал собирать со стола.

Разбудил он ее в шесть утра.

– Маша, проснись, звонят из больницы, я взял трубку, но нужна ты, там что-то с Юрием Петровичем…

Марьяна подскочила на кровати, сердце в одно мгновение пустилось галопом, готовое взорвать мозг и все внутренности.

– Что случилось?! – крикнула Маша в трубку.

Произошло то, чего боялись: осложнение с кишечником, непроходимость. Нужно делать операцию, но нет уверенности, что она окончится успешно. Маша сказала, что ей нужно подумать пять минут, и, положив трубку, стала метаться по квартире. Она то кидалась Мише на грудь, то принималась рыдать, Михаил пытался остановить истерику, но безуспешно.

– Маша, прими решение, наконец! – не выдержал он. – Звони и соглашайся на операцию!

– Но он же умрет! – закричала она.

– Без операции он точно умрет, а с операцией хотя бы есть шанс. Пусть маленький и ненадежный, но все-таки. Хотя это твой отец, тебе решать. Если ты можешь оставить все как есть, это твое право.

Маша схватила трубку и стала тыкать в кнопки, руки ее дрожали, и она не попадала в нужные цифры. Миша взял у нее из рук телефон и набрал номер.

– Оперируйте, – сказала Маша, – я сейчас приеду, подпишу документ, если надо.

Она немного постояла в полной прострации, потом обратилась к Мише:

– Ты поедешь со мной в больницу?

– Разумеется, – не раздумывая, ответил он.

– А как же твоя работа? Твой салон? Ты и так совсем забросил его из-за меня.

– Не волнуйся, там есть кому обо всем позаботиться.

Михаил бросил работу на молочном заводе сразу после развода. Он был опустошен и подавлен, и поначалу его отчаяние было настолько велико, что он счел, что ему не к чему больше стремиться. Всю свою жизнь он боролся за Машу, за ее внимание, потом за ее любовь. Даже когда они поженились, борьба продолжалась, потому что надо было ее удержать. А потом появился этот пошлый красавчик Руслан. Как могла Маша не увидеть, что он ноль, дрянной человечишко, фат и ловчила? Без Маши жизнь стала пустой и бессмысленной, но постепенно депрессия уступила место здравому смыслу. Марьяна неравнодушна к мужской красоте, это факт. Неприятный, но тут уж ничего не поделаешь. Но даже при этой своей слабости она очень хорошо разбирается в людях и долго находиться под влиянием чар смазливого донжуана не будет – постепенно эта уверенность крепла в Мише, хотя и ничем не была пока подтверждена. Одинцов взял себя в руки, написал заявление об уходе с работы, невероятным усилием преодолел свои собственные внутренние препоны и зарегистрировал ИП. Он арендовал торговое место на популярной городской ярмарке, где в мгновение ока распродал свою обширную, собиравшуюся годами коллекцию собственных картин. Быстрый успех его ошеломил, он был к нему не готов – коллекция иссякла. Скоро Миша узнал, что его работы продаются по высокой цене в популярных художественных салонах города. Это радовало его как художника, но как начинающего коммерсанта повергло в шок. Однако претензии он никому предъявить не мог: он продал вещь, перестал быть ее владельцем, никакого авторского права не регистрировал, а значит, о первой проданной коллекции следовало забыть. Специалисты сразу же сказали ему, что цену своим работам он не знает, что его произведения слишком изысканны для бесхитростной дешевой ярмарки, а повышать на них цену в рамках этого плебейского торжища бессмысленно – местный покупатель этого не поймет, да и финансово не осилит. А другая, более взыскательная, публика на ярмарку не ходит. Подумав, Миша взял в помощники двух талантливых художников, которые с радостью согласились работать по его эскизам. Они – вместе с Мишей – гнули спины по 15 часов в день, но своего все-таки добились, и сейчас его салон уже имел в городе прочную репутацию. Салон, которому дали романтическое название «Сияние», теперь находился в самом центре, в элитном районе, по соседству с фешенебельным отелем, в котором регулярно проводились семинары, выставки, мастер-классы, тренинги с участием иногородней и иностранной публики, которая зачастую хотела увезти с памятного мероприятия интересный сувенир. Стоимость аренды помещения была запредельной, но и ценники в салоне стали впечатлять. Самое интересное, что чем выше стоили работы Михаила Одинцова, тем охотнее их покупали. Никто не знал, сколько на самом деле они могут и должны стоить. Каждое произведение было уникально. Мастерская Миши делала копии работ, если об этом просили заказчики, и сотни произведений уже покинули Россию. Одинцов постепенно становился популярным.