Алла Холод - Чужая гостья

– Почему ты так думаешь?

– Да потому что. Я тебе обещал, что я о тебе позабочусь. Чего не смогу сделать сам, для того найдутся люди, специалисты. Все, Марьяна, я прошу тебя больше ни о чем не беспокоиться. Ничего плохого с тобой больше не случится.

– Миш, а ты меня не бросишь?

– Машка, не будь дурой, ей-богу… Если кто из нас двоих и может бросить, то точно не я.

Миша собрался выйти из комнаты, но отчаянный Машин плач остановил его.

– Не уходи, побудь со мною? – шутливо продекламировал он, но тут же осекся.

Это была не сцена, это было горе, и отличить одно от другого было не так уж трудно.

Миша аккуратно подвинул Машу на ее кровати, прилег рядом и стал осторожно гладить ее по волосам. Из прошлой жизни он знал, какой успокаивающий эффект оказывает на нее это простое действие. Маша замолчала, в какой-то момент ему показалось, что она даже засопела, но потом он понял, что это у нее нос забился от слез и плохо дышит. Миша продолжал гладить ее по голове, потом не удержался – поцеловал в шейную ложбинку, с наслаждением вдохнув уже почти забытый аромат ее гладкой шелковой кожи. Все было таким же, как прежде, словно и не было этих мучительных лет, когда он ее не видел и не касался. Ничто не изменилось, она была все той же Машей, такой же нежной и упругой, и пахла так же, как и всегда. Миша не выдержал, прижался к ней всем телом, зарылся лицом в волосы. Пусть она оттолкнет его, зато этот миг, один-единственный, сладкий, упоительный миг останется с ним навсегда. Но Маша его не оттолкнула. Она повернулась к нему лицом и, тычась губами в его губы, нос, щеки, прошептала:

– Простишь ли ты меня? Простишь ли когда-нибудь?

– Я уже тебя простил, – ответил Миша, ища ускользающие губы.

– Ты ненавидел меня, я знаю, Мишель, ты меня ненавидел, – простонала Маша, дрожа от нахлынувшего желания.

– Да, я тебя ненавидел, – признался он, – но никогда не переставал любить.

С самого утра Миша убежал по своим делам. Он совсем забросил контору, не работал сам, не кон-тролировал других. Настрой у него был, конечно, не творческий, но совсем упускать из виду дела было нельзя. Марьяна сегодня на работе показываться не собиралась. Она встала с постели, прошлась по квартире, поняла, что не хочет ни есть, ни пить, и снова улеглась в кровать. Напряжение последних дней сделало свое дело: у нее не было сил даже на то, чтобы сварить кофе, принять душ и уж тем более – на то, чтобы погладить одежду. Прогнать оцепенение не удавалось. Рука тянулась к телефону, чтобы набрать Улин номер. Марьяна взяла трубку, открыла перечень быстрых контактов, с дисплея на нее смотрели родные раскосые глаза. И сияла надпись «Уля». И именно сейчас, впервые после смерти сестры, на Марьяну навалилось полное осознание того, что произошло. Маша осознавала, что сделает себе еще больнее, чем уже есть, но все же подошла к ноутбуку, загрузила его, вошла в папку с фотографиями.

Улины изображения хранились тут в огромном разнообразии. Уля в Париже, Уля на острове Занзибар… Уля светская, Уля домашняя… Всегда такая милая, хрупкая и совершенно безобидная. Она никому и никогда не могла причинить вреда. Марьяна всматривалась в черты, которых никогда больше не увидит, и ее мучил вопрос: какими были последние минуты жизни ее сестры? Понимала ли она, что умирает?

В какой-то момент Маша задумалась: а ведь Уля зачем-то вызвала ее в тот самый день. Она не просто приехала пообедать, она хотела что-то сообщить. Более того, ее что-то волновало, что-то тревожило, и она торопилась поделиться этим с сестрой. Что это было? Насколько это было важно? И имеет ли какое-то значение теперь? Марьяна посмотрела на свое заплаканное лицо и нехотя поплелась в душ.

Руслан Малышев, учитывая свой род деятельности, давно научился относиться к неприятностям как к части работы. В конце концов, никакая прибыль не дается человеку просто так, за красивые глаза. Красивые глаза, впрочем, иметь тоже очень полезно, но этого мало. Руслан был прекрасно образован, к академической базе прибавил два дополнительных образования, отлично разбирался в банковском деле, вопросах приватизации госсобственности, ценных бумагах и многом другом. Он мог бы сделать отличную карьеру, но этот путь был не для него. Ему не хотелось вилять хвостом перед малообразованными чинушами, от которых бы зависело его продвижение. Он не мог заставить себя участвовать в многолетних утомительных интригах, которые ведутся ради карьерного роста в любом коллективе, будь то госслужба или корпорация. Руслан Малышев считал себя выше всего этого. Он был для всей этой возни слишком умен, слишком образован, свободолюбив и, главное, слишком азартен. А цель у него была одна, причем очень простая и понятная. Деньги.

На афере с активами машиностроительного завода он заработал очень много. Пришлось, правда, слегка посидеть в тюрьме, отдать с таким трудом заработанный депутатский мандат, но ничего. Главное – деньги остались при нем. Он купил дом, который теперь следовало обставить по высшему разряду, сменил хорошую машину на вызывающе шикарное авто. Он должен был выглядеть в глазах окружающих соответственно. А все остальное – издержки профессии. Он уже привык и к пристальному вниманию правоохранителей, и к наездам вечно рыскающих где-то рядом конкурентов. Руслан уже не боялся этого. В результате самовоспитания, которым он занимался в СИЗО, он вывел несколько полезных правил. Научился, в частности, извлекать из неприятностей полезные уроки и расценивать их как бесценный жизненный опыт. Неприятности его не угнетали. Угнетало другое. Например, окружающая жизнь: серая, липкая, однообразная. Угнетал город – даром что миллионник – унылый, депрессивный, забитый ржавыми маршрутками, которые сметают на своем пути все живое. Плохо одетые, громко матерящиеся на улицах люди. Новые кварталы, застроенные страшными, нелепыми домами, возведенными наспех по убогим проектам. Улицы, загаженные домашними животными, за которыми не убирает ни один хозяин. Повсеместная пошлость и безвкусица. Тупость и ограниченность окружающих его людей. Их неспособность жить легко и радоваться. Вот то, что по-настоящему угнетало Руслана Малышева.

Сейчас Русланом все сильнее овладевало несвойственное ему чувство замешательства и смятения. Он не понимал, что происходит, и поэтому то впадал в ярость, то в панику. Сам по себе вызов в СУ не был такой уж большой проблемой. Но разговор со следователем выбил Руслана из колеи. И все эти вопросы об Ульяне Карелиной, о его отношениях с Марьяной, о том, где он был 17 июля сего года с 13 до 15 часов дня… Да будь они прокляты, эти чертовы близняшки! Хотя об Ульяне, наверное, так говорить не следует, ее и в живых-то уже нет. И вообще она была славной девушкой, легкой, воздушной. Такие в наших суровых условиях долго не живут. А вот об этой ядовитой змее Марьяне даже вспоминать лишний раз не хотелось, не то что разговаривать…