Инна Балтийская - Мертвые скажут правду

— Фотографии из компьютера не годятся. — с облегчением произнесла я. — Я уже пробовала с ними работать, не вышло.

— Я об этом подумал. У меня есть три обычных фото, из ателье. Начнем?

У него тряслись губы, дергался левый глаз, и мне стало как-то неуютно. Может, мальчик не в себе? Надо бы с ним поосторожнее.

— Вадим, сейчас ко мне придет следователь, и я не хотела бы впадать в транс до его прихода. Он может неправильно понять.

— Он опять станет вас обвинять?

— Не знаю. — вздохнула я. — Но сеанс лучше отложить.

— Тогда я приду вечером. — твердо сказал он, сунул фотографии обратно в папку, и вышел в коридор. В некоторой растерянности я вышла следом:

— Вадим, я плохой медиум. Начинающий. Обратитесь к Моргунову, у него опыта больше.

— Я уже к нему обращался. — прошептал парень. — Он говорил, что Лена жива, но скрывается. И он — мужчина. Он никогда не станет той, кого я любил.

Англия, 1917 год

«Известный писать сэр К.Д. убил своего друга?» — прочитав заголовок в газете, Конан Дойл схватился за сердце. Десять лет прошло после той поездки, кому понадобилось ворошить прошлое? Десять лет, как не стало его друга, Флетчера Робинсона. Вернее, друга он потерял на год раньше. Собака-призрак принесла писателю славу, но отняла дружбу и мир в душе.

Он отодвинул подальше утренний кофе и стал читать статью в «Дейли газет».

«Как мы знаем, в 2001 году известный писатель К. Д. написал повесть про пса-призрака. За эту повесть он был посвящен в рыцари. Но куда менее известно, что красивую легенду про собаку, олицетворяющую силы зла, придумал вовсе не он. Эту легенду рассказал ему друг, журналист Р.

Какая же судьба постигла настоящего автора повести? Нищета и забвение. Как благородный человек, он молчал 6 лет, но сэр Д. не мог успокоиться, пока на свете жил свидетель его преступления. И вот в 1907 году, в январе, он приехал в гости к бывшему другу, и гостил около недели. Через день после его отъезда Р. стало плохо. У него поднялась температура, начался бред, в котором он постоянно повторял имя только что уехавшего друга и просил его рассказать людям правду. Когда через несколько дней по телу пошла сыпь, приглашенный из Лондона врач диагностировал брюшной тиф. На следующий день Р. скончался.

Но действительно ли причиной его смерти был тиф? Как известно, это очень заразное заболевание. Между тем, кроме несчастного Р., в поместье не заболел ни один человек — ни жена Р., ни прислуга в доме, ни садовник. Не было случаев заболевания тифом и среди соседей.

Труп погибшего повезли на кладбище в Девон в пассажирском поезде, и это вместо немедленной кремации. И снова, случаев заражения тифом среди пассажиров не было. Кроме того, после смерти Р. его вдова получила очень солидное материальное вознаграждение от… кого бы вы думали? От нашего писателя сэра Д.

Так что у нас есть все основания думать, что Р. был отравлен бывшим другом, писателем Д. Вероятно, в качестве отравы был использован лауданум, наркотик из группы опиатов, который мог вызвать симптомы отравления, похожие на брюшной тиф. Почему, несмотря на высокую температуру и тяжелое течение болезни, так поздно был вызван врач? Вероятно, жена Р. вовсе не была заинтересована в исцелении мужа. Вероятно, она состояла в сговоре с Д. Возможно, после многолетней нищеты ее привлекали большие деньги, или она питала к Д. роковую страсть?

В любом случае, все честные люди в этом случае должны требовать эксгумации Р., чтобы справедливость восторжествовала.

Роджер Люис Стиллет»

— Джинни, теперь меня теперь обвиняют уже не в плагиате. — он через силу улыбнулся супруге, сидевшей напротив него. — Теперь меня обвиняют в убийстве Робинсона.

— Разве тебя вызвали в Скотленд-Ярд? — удивилась леди Дойл.

— Нет, обычный пасквиль в газете. — он с отвращением бросил печатный листок на стол. — Но его прочтут… И многие поверят.

— Но Робинсон скончался от брюшного тифа!

— Тут пишут, что это я отравил его с помощью опиата лауданума. Якобы при отравлении опиатами симптомы похожи на брюшной тиф.

— А что, правда, похожи? — невольно заинтересовалась леди Джин.

— Тогда уж любое отравление похоже на тиф. — пожал плечами Дойл. — Или на холеру. Симптомы-то похожи. И, разумеется, при большой дозе опиатов человек будет бредить. Только вот и различие есть, вполне серьезное — тиф дает высочайшую температуру, а отравление — нет. У Флетча температура зашкаливала, поэтому врач без колебаний поставил диагноз.

Леди Джин осторожно взяла в руки бульварный листок, пробежала его глазами:

— Тут пишут, что брюшной тиф редкостно заразен, но в поместье им больше не заразился никто… В самом деле, почему?

— Автор, похоже, перепутал брюшной тиф с сыпным. — вздохнул писатель. — Брюшной тиф передается только через пищу или воду. Я догадываюсь, как подхватил его бедняга Флетчер — ему не следовало пить болотную воду… Но заразиться тифом от больного через воздух невозможно в принципе.

И потом, ты только подумай, какой пассаж! Если мы с Глэдис, женой Флетча, отравили его, то она должна была настаивать на немедленной кремации! А вовсе не везти его на кладбище в поезде, в пассажирском вагоне. Тем не менее, даже этот факт истолковывают против нас. Но зачем, ну скажи, Глэдис стала бы мне помогать? Чтобы получить небольшую сумму на похороны и оплату долгов?

— Тут пишут другое… — прошептала леди Дойл.

— А, Глэдис отравила мужа, чтобы выйти замуж за меня, к тому времени вдовца? Но ты знаешь, и автор статьи тоже в курсе, что я женился не на ней!

— Но ты можешь подать на автора статьи в суд… — осторожно заметила леди Джин. — За диффамацию. Он же порочит твое честное имя!

— Я могу подать в суд. — с горечью заметил сэр Дойл. — Но этим я не очищу свое честное имя от клеветы. Наоборот, люди поймут все по-своему — оправдывается — значит, виноват. Вот если бы у меня были свидетели, которые говорили бы за меня… Может быть, мне самому настаивать на эксгумации? Но это только подольет масла в огонь. Отравление наркотиками сложно определить и сразу после смерти, а тем более через десять лет. Ничего не найдут, никто не сможет подтвердить отравление, но никто не сможет его и опровергнуть. И слухи останутся. Если бы сам Флетч мог подтвердить, что я не давал ему лауданум. Если бы он только смог подтвердить… Если он только сможет!

Поливанов явился ровно в 16.00, секунда в секунду. В коридоре он по-армейски разделся и, отказавшись от предложенных тапок, в один носках проследовал за мной в гостиную. Я, в соблазнительно обтягивающем фигуру бархатном халатике с расстегнутыми верхними пуговками, растянулась в кресле, а он — на диване напротив.