Михаил Шевелёв - От первого лица

Так продолжалось до девяносто восьмого. В тот год изменилось все. И навсегда.

В январе родился Давид. Я теперь несся с работы домой, как дикий конь, если только, конечно, не какие-то сверхважные переговоры или прием по такому существенному поводу, что пропустить его нельзя никак. И не в том было дело, что Юлька не справлялась, просто самому хотелось во всем этом участвовать — купать, кормить, выгуливать. Когда Давид засыпал, садились на кухне, я себе позволял рюмку, Юлька — нет, потому что кормила.

Я запомнил эту дату — 17 декабря. Здоровый детский сон пришел в тот день в неурочный час, и мы включили телевизор на кухне как раз к восьмичасовым новостям. Год выдался богатый на события, один августовский дефолт чего стоил, и нам казалось, что удивить нас уже трудно, но тут нам показали такое… мама дорогая, дорогая мама… не оторваться. Генеральный прокурор Российской Федерации в компании каких-то двух беспросветных шалав, и хорошо бы они еще просто выпивали и закусывали, но нет, дело дошло до дела — и все это во весь всероссийский телевизор, да в прайм-тайм.

Бл@ди, сказала Юля.

Не поспоришь, говорю.

— Я не прошмандовок этих имею в виду. А тех, кто его подставил и показывает теперь.

— А, эти… ну, тогда ты какое-то мягкое очень определение подобрала. Это, как я понимаю, они уже начали к следующим выборам готовиться, заранее, чтобы не суетиться потом, как в девяносто шестом.

— Думаешь?

— Да ежу понятно. Так-то у них все в целом схвачено, но вот этот любитель женской ласки хочет быть самостоятельным игроком, а позиция важная, генеральный прокурор все-таки — ну, отхотел, похоже. Интерьер, кстати, любопытный в этом кино…

— В смысле?

— В смысле — хорошо знакомый.

Вот этого мне говорить не стоило, но кто же знал.

Мина-лягушка, как известно, взрывается не сразу. Ты наступил на нее, но пока стоишь, ничего не происходит. Стоит сойти — и до свидания.

Мина взорвалась через три дня. Не успел с утра кофе выпить — звонок. Зайди, сказал Илья. Захожу, их в кабинете трое — Илья, Аркадий Самойлович и Тельман, начальник службы безопасности — человек без шеи и с двумя амбразурами вместо глаз. На столе перед ними — номер «Курьера» сегодняшний.

— Видел? — спросил Аркадий Самойлович, кивнув в сторону газеты, — ни тебе здрасьте, ни как дела.

— Нет, только пришел, не успел еще. А что там?

— Ну, погляди.

Я взял газету… твою же мать… ладно, фото на первой полосе — это уже все видели, но шапка — «Что не поделили Генеральный прокурор и крупный бизнес?» И текст — слава тебе господи, нигде впрямую «Красная горка» не фигурирует, но от этого не сильно легче. «Центральная» раз пять названа, еще и фотографии ее на внутренних полосах — хочешь фас, а хочешь, профиль — кому надо, тот до владельца додумается быстро, не говоря уже о тех, кто и так знает. И намеки еще, что дело не в генеральном прокуроре, старом козле, а бери выше…

Я поднял глаза. Лучше бы, честно говоря, на меня три настоящих ствола смотрели, чем встретить эти взгляды.

— Давай начистоту, — сказал Аркадий Самойлович, — от тебя утекло? Два раза подумай, прежде чем ответишь.

— Нет. Не от меня.

— А супруга твоя там же работает, нет?

— Да не работает она там. Уже полгода. Вы же знаете, она в декрете.

— Знаю. Но связи остались же?

— Понятия не имею. Ну, может, перезванивается там с подругами какими-то.

— Ясно. И что обсуждает с подругами?

— Аркадий Самойлович, вы хотите начистоту? Юля ничего никому рассказать не могла, потому что нечего ей рассказывать. Если вы подозреваете, что я дома язык распускал, то зря — да и что я мог сказать-то?

— Начистоту — да, это я очень хочу. Но и ты заинтересован, брат, потому что ты даже не представляешь, какие люди мне будут вот за это предъявлять, поперек кого мы встали — и если выяснится, что ты каким-то боком…

— Никаким, говорю же.

Я очень надеялся в тот момент, что звучу уверенно и глаза не бегают. Потому что не знаю, кому мы там какую обедню испортили — точнее, догадываюсь, и сомнений немного, — но вот этих, что передо мной сидели, мне хватало за глаза. Что же ты, думаю, за идиотка…

— Ладно, предположим. Тогда ты не будешь возражать, если мы Юлии твоей пару вопросов зададим?

— Да, конечно… в смысле, нет, не буду… да хоть сейчас…

— Отлично. И сейчас — это очень правильно. Никогда ничего не надо откладывать на потом. Звони тогда ей и скажи, что Тельман сейчас подъедет, типа, передать надо кое-что — не стоит ее заранее напрягать, верно? А ты пока здесь побудешь. С нами.

Страшнее этих двух часов ничего в моей жизни не было, и я надеялся, что уже не будет.

— Чисто, — сказал Тельман, вернувшись, — не она.

Илья, который молчал все это время, ни слова не проронил и не смотрел в мою сторону, оживился. Вот, говорит, я же ручался…

— Слава богу, — сказал Аркадий Самойлович, как мне показалось, искренне, — слава богу, брат. Давай, Илюша, доставай что там у тебя есть самое лучшее, поднимем по рюмке за то, что все хорошо… а не плохо… такое облегчение.

— Что было, что он тебя спрашивал? — это я с порога Юльке, когда домой ворвался, как только стало удобно сбежать с работы.

— Да нормально все, не переживай. Я юбку надела покороче, две пуговицы на блузке расстегнула и овцу тупую включила — ничего не знаю, какая еще к херам газета, я уже полгода в декрете, забыла, как буквы выглядят, какие такие старые связи, эти паразиты мне две зарплаты остались должны — тут еще Давид разорался, спасибо ему большое, — короче, не возникло у твоего зомби сомнений.

— Молодец ты какая у меня.

— Не спорю. Но и ты у меня ничего, сообразил же предупредить.

Это — да, комплимент справедливый. «Милочка, — сказал я, позвонив Юле из кабинета Ильи, — тут такое дело…»

Давным-давно, когда мы с Юлей только познакомились, случился у нас первый конфликт и дело дошло до повышенных тонов. Даже не помню, из-за чего поругались, но разрешился он тем, что я сказал: «Милочка, если ты хочешь со мной разговаривать, возьми, пожалуйста, нотой ниже. А то может создаться впечатление, что ты по жизни пивом торгуешь». «Ладно, — сказала она, — но только ты пообещай, что никогда больше не будешь употреблять это омерзительное слово». Я расхохотался. От мамы, говорю, перенял. Она когда злилась на кого-то всерьез, говорила «милочка», и это означало сигнал опасности — всё, кранты, сейчас будет ядерный взрыв.

— Хорошо, что не забыла.

— Такое запоминается.

— А теперь честно мне скажи — ты своим слила?

— Да. Но как, Вов? Как можно иначе?

— Ты — идиотка. Посоветоваться не могла? Предупредить? Ты видела,

Ты видела, под кого ты нас всех подставляешь? Вдовой хочешь остаться?

— Ты бы запретил. А я не могла мимо пройти. Профессиональный инстинкт, извини.