Михаил Шевелёв - От первого лица

Адрес регистрации, правда, был странноватый — по нему обнаружилась синагога в Бруклине и общинный культурный центр «Хабада». Я еще вспомнил, что мне Илюха объяснял когда-то про горских евреев и про то, как все в этой жизни устроено.

Понимаешь, сказал он, когда двое серьезных людей имеют между собой дела — ну, предположим, один дает в долг, другой берет, а с банками им почему-то дела иметь не хочется, — они к кому идут? Правильно, к раввину, уважаемому человеку, если кто-то у бога посредник, то уж, наверное, деньги ему можно доверить. Вот Аркадий всю жизнь работал на свою репутацию, а теперь она его кормит.

Ладно, думаю, мне, в конце концов, не один черт, где что зарегистрировано?

Месяца через три после того, как Universal заработала и начала стремительно наращивать объемы — деньги поступали бесперебойно, мы их, не торгуясь, вкладывали в местную недвижимость, — позвонил из Москвы Аркадий.

— Ну, — сказал он, — поздравляю с почином, проект, похоже, пошел.

— Спасибо, вроде да, все идет неплохо.

— Давай, выкрои пару дней, прилетай, отметим это дело. Сходим в «Прагу» по старой памяти, заодно тут есть пара вопросов, которые надо бы не по телефону обсудить.

— Не проблема. Что-то срочное или терпит пару дней? У меня билеты на бейсбол на послезавтра, хочу сходить с Юлькой, мы тут пристрастились слегка.

— Бейсбол, смотри ты — вот так люди и теряют связь с корнями. Никакого пожара нету, но и не тяни особо. Давай, жду тебя.

Мы сходили на бейсбол, и на следующий день я улетел в Москву. Больше я ни Юльки, ни Давида не видел никогда.

«… До этого момента моя карьера в компании складывалась вполне удачно. Из рядового сотрудника я стал начальником департамента — не самого существенного, но все же. В девяносто восьмом я уже зарабатывал очень прилично, компания выглядела стабильно, в стране, вроде бы, тоже все устоялось — и мы с твоей мамой решили, что пора. Так появился ты.

Когда тебе было полгода, мне поступило предложение — переехать в Штаты и начать новый проект во главе двух инвестиционных компаний, одна из которых находилась в Москве, другая — в Нью-Йорке. Я посоветовался с твоей мамой, дал согласие, и мы переехали, сменили гражданство.

Но продолжалась наша жизнь в Нью-Йорке недолго. Общая, я имею в виду, жизнь.

В начале двухтысячного года меня вызвали в Москву. Оттуда я уже не вернулся и больше ни тебя, ни маму никогда не видел. Не я так решил, меня вынудили к этому…»

— Ты по-прежнему веришь ему, Маша?

— Он пока не сказал ничего такого, чтоб ему не верить. А в чем дело?

— Ну, как это? Человека вынуждают к чему-то, он, по его словам, чего-то опасается. Но не идет при этом в полицию, в суд, не нанимает адвоката, в конце концов, а молчит много лет, потом снимает какие-то видео, посылает их людям, которых никогда не видел.

— Меня видел. И тебя тоже. Пусть двадцать лет назад.

— А если это всё его фантазии?

— Только сумасшедший тратит на свои фантазии такие деньги. А что касается полиции, суда и адвокатов, то тут он ведет себя абсолютно здраво. Никто в России в полицию и суд не обращается, когда у него проблемы.

— Почему?

— Чтобы хуже не было. Долго объяснять. Давай лучше досмотрим, там уже немного осталось.

Я летел в Москву в хорошем настроении. Это было то счастливое состояние, когда знаешь за собой толково сделанное дело и ничего, в общем, кроме похвалы и комплиментов, не ожидаешь. Что за дело — вопрос десятый.

И кроме того, соскучился я, честно говоря, по этой «Праге», по всему жирному, соленому, пряному и вредному, особенно желанному после Нью-Йорка, где Юлька первым делом увлеклась здоровым питанием и экологически чистыми продуктами, будь они неладны. Еще по кабацкой этой, прости господи, музыке тоже соскучился, по атмосфере пьяного братства — что поделаешь, корни не отпускают.

Из Шереметьево позвонил Аркадию, тот говорит: ну, давай в офис, заходи ко мне, а там разберемся, кому нести чего куда. Я засмеялся, услышав эту его любимую присказку — тоже часть родного пейзажа.

На Веснина все было как обычно — охранники и водилы маялись от безделья у входа, секретарши табунами цокали по коридорам, посетители искали нужные кабинеты.

Зашел к Аркадию и сразу понял — что-то не так и, похоже, не сложится сегодня вечер в «Праге». Слишком мрачный вид был у хозяина «Красной горки», и не создавалось впечатления, что мое появление его взбодрило.

— Присаживайся. Долетел нормально?

— Да, всё в порядке, на посадке только слегка поболтало. Что-то случилось?

— Нет. То есть да. Разговор имеется.

— Слушаю.

— Слушай внимательно, потому что про тебя разговор. И запомни сразу — я тут чисто для пересказа, ничего личного у меня к тебе нет, считай, не я с тобой разговариваю.

— Понял.

— Пока еще нет, но сейчас поймешь. Итак, есть две новости…

— Хорошая и плохая?

— Сам решишь. Во-первых, партнерам нашим, ну, ты понимаешь, кому, очень понравилось, как ты отработал начало проекта, — молодец, сказали, четко, быстро, эффективно. Премия, говорят, парню положена. При мне обсуждали, сколько, и сошлись на лимоне. Не рублей, как ты догадываешься.

— Да ладно?! Ничего себе… вот так новость, Аркадий Самойлович… спасибо вам огромное! А вторая какая?

— Вторая состоит в том, что ты приехал навсегда.

— Не понял?

— Принято решение — ты остаешься здесь, в Нью-Йорк не возвращаешься.

— Как это? Мы же только что переехали, гражданство поменяли.

— Остаешься и работаешь. Семья остается там. Прости. Еще раз — не мое решение.

— Что за бред?! Как это? А если я не согласен?

— Они сказали: будет залупаться — покажи ему вот это.

Аркадий встал из-за стола, подошел к сейфу, достал конверт, протянул мне.

Внутри были три ксерокопии. Одна — выдержка из закона США «Об иммиграции»: «…лица,

сообщившие недостоверные сведения о себе при въезде в США в части сотрудничества с иностранными правоохранительными или разведывательными институтами… немедленной депортации… также члены семьи…» Вторая — анкета, которую я заполнял в американском посольстве немногим больше года назад, точнее, одна графа из нее: «…сотрудничали ли с правоохранительными или разведывательными…» — и подчеркнутое «Нет». Третью мне и читать было не надо, слишком хорошо я ее помнил: «…даю согласие… негласное сотрудничество… 19.05.1984… подпись».

Как только, сказал Аркадий, все эти бумажки оказываются в распоряжении ФБР — все, пиши письма, это депортация немедленная. И вот еще что велели передать, добавил, — никаких контактов с женой. Сами, сказали, свяжемся и все безболезненно разрулим. И материально поддержим, пусть не дергается.

— А если она упрется? И скажет — да и хрен с вами, пусть высылают?