Михаил Шевелёв - От первого лица

И сейчас это уже никакого значения не имеет.

Не так уж мало есть людей, я думаю, которые представляют себе, чем мы занимались. Все они должны быть под контролем. И контроль этот должен быть жестким — слишком высоки ставки. Один из этих людей — я.

Мне в свое время щедро заплатили и велели молчать. Что я и делал много лет. И продолжал бы до сих пор.

Но все изменилось в тот вечер, когда ты пришел в гости к Маше и ее маме, та нашла мой телефон и мы с тобой поговорили. Произошло то, чего произойти не должно было, на что никто не рассчитывал. Но произошло.

Вот в чем теперь опасность для тебя и для меня. С того момента, как мы с тобой поговорили — а можешь не сомневаться, что разговор наш записывался — и ты назвал себя, они не могут гарантированно знать, как мы оба себя поведем. Они не знают тебя — будут теперь изучать, кстати. Они знают меня, но не понимают, как я буду реагировать на твое появление — пока не знают. И вот эта непредсказуемость нашего поведения, с их точки зрения — фактор риска, утрата контроля. Я мог бы рассказать тебе, как эти люди минимизируют риски, но, думаю, ты и сам догадываешься.

И вот теперь возникает главный вопрос: что со всем этим делать? К сожалению, на него нет общего для нас с тобой ответа. Я решил, что ты должен узнать эту мою историю. Не по каким-то другим причинам, а потому что она стала твоей. И угрожающей. Но я не могу тебе указывать, как действовать дальше. Могу только советовать. Ты можешь эти советы принять. Или игнорировать. Так же, как и всё, что ты от меня узнал.

Итак…

Первое. На мой взгляд, твое спасение только в одном — в огласке. Все услышанное тобой от меня должно всплыть и обсуждаться. Это не стопроцентная гарантия безопасности, но другой я не вижу.

Второе. Огласка избавит противника — давай для краткости называть этих людей так — от соблазна простого решения: нет человека, нет проблемы. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Третье. Этот ход создаст для тебя другую угрозу. Клевета — тяжкое обвинение в Штатах, мечта любого адвоката, не мне тебе рассказывать. Проблема в том, что у тебя нет достаточных доказательств, а главное — живого свидетеля. Этой записью заинтересуются журналисты, я надеюсь, и это уже неплохо для твоей безопасности. Но для разбирательства в суде этого мало. Какой-то человек, к тому же иностранец, рассказывает нечто фантастическое — этого не просто мало, а ничтожно мало.

Четвертое. Единственное, чем я могу тебе помочь, — и видимо, последнее — заключается вот в чем. Мы выводили деньги из России и отправляли их в Штаты по длинной цепочке офшоров и трастов, там они превращались в добросовестно купленную недвижимость и многое другое. Так вот, в конце этой цепочки находилась американская компания, которая принимала и вкладывала эти деньги. Ее название — Universal Services LLC. Дата регистрации — ноябрь девяносто девятого, учредитель — я. В двухтысячном она была перерегистрирована, скорее всего, не позднее октября. Новых учредителей я не знаю. Кроме того, у компании очень сложная структура владения — несколько слепых трастов в разных юрисдикциях. Но в ее архивах есть вся информация, которая может тебе помочь в отсутствии живого свидетеля. Это твой шанс. Слабый, но другого я не вижу.

Пятое. Твердо знай, с кем ты имеешь дело. Это люди глубоко аморальные, алчные и жестокие, к тому же, сейчас они страшно напуганы. Это делает их очень опасными. Но самая большая ошибка, которую ты можешь допустить, — переоценить противника. Знай, что ты имеешь дело с неумными, плохо образованными и, по большому счету, трусливыми людьми. Если и когда они придут, не пытайся с ними договариваться — они обманут. И не бойся их, как испугался когда-то я.

И последнее. Файлов, как ты помнишь, два. Второй — только и исключительно для тебя. Не делись им ни с кем и никогда.

И самое последнее. Теперь, когда ты все это знаешь, я имею право попросить тебя о главном. Пожалуйста, жалей маму и заботься о ней. Я этого сделать не смог.

Надеюсь, все это не звучит как завещание. Я обычный человек, и мне хочется жить. Удачи нам всем».

Маша расплакалась — навзрыд, закрыв лицо руками и горько всхлипывая.

— Ты что?! Ты что, перестань немедленно! Ты испугалась?

— Д-а-а… — отвечает сквозь сопли.

— Прекрати, пожалуйста, прекрати немедленно плакать. Нечего пока пугаться, может, вообще, всё это его домыслы.

— Н-е-е-т… — и рыдает без остановки.

— Что — нет? Ну нечего же пока опасаться, всё это разговоры.

— Я не боюсь! То есть боюсь. Ты теперь меня бросишь…

— Это еще что за паранойя?! Почему?!

— Потому что это все из-за меня, из-за нас с мамой — если бы она тогда не влезла со своими идиотскими воспоминаниями…

О, господи, кто о чем. Пошел, принес ей стакан воды. Как же думаю, ее успокоить?

— И полегче, — говорю, — я таких выражений в адрес своей будущей тещи терпеть не намерен.

— Что?! Что ты сказал?..

— Ты глуховата? — спрашиваю. А про себя думаю — отлично, смотри, слезы сразу прекратились, жалко только, что этот способ одноразовый.

— Ты сейчас серьезно?

— Да. Но вообще интересное у тебя представление о моем чувстве юмора.

— И давно ты это решил?

— Ну, как только узнал, что ты теперь богатая невеста…

Вот спасибо стритфайту, нас там первым делом научили уворачиваться, иначе точно в лоб она бы мне этим стаканом попала.

— Ты в себе? Могла же попасть.

— Прости, прости меня, пожалуйста, иди сюда.

— Но ты не сказала, согласна или нет.

— Иди сюда…

— Но что же нам теперь делать, правда?

— Это у Достоевского всегда этот вопрос?

— Нет.

— У Чехова?

— Ты дикий.

— Прости, я больше никаких русских писателей не знаю. И что делать — тоже.

— У тебя нет каких-нибудь знакомых журналистов?

— Нет. Да если бы и были — это не выход. Предположим, я кому-то это все рассказываю и показываю. Представим себе, что этот кто-то заинтересовался и начал этим заниматься. Все проверить по трем источникам, как минимум, все комментарии получить, через юристов это пропустить на предмет возможных исков о клевете — да это месяца на три работы в лучшем случае.

— А если к ментам обратиться?

— К кому?

— Извини. В полицию.

— С чем? Вот с этим видео? Спасибо, скажут, большое, что сами зашли, а психоаналитика своего вы давно видели? Еще, может, заинтересуются обстоятельствами папашиного появления в этой стране.

— Послушай, а с мамой ты не хочешь поговорить? Я понимаю, что для нее это больная тема, но раз такие обстоятельства…

— Не вариант. Она об этом — ну, об отце — никогда не говорила. То есть я спросил тогда — больше не стану. Предположим, обстоятельства изменились. И что она знает? Не она же все это затеяла. Только нервы ей портить. Ей, между прочим, сейчас и так новостей хватит — тебя надо показать, объяснить, что ты согласна.