Михаил Шевелёв - От первого лица

— Не надо, — сказал я, — торопиться. Рисков нам и так хватает.

Вот зачем, спросил я Машу, мы здесь торчим с семи утра, это же tupo — правильно я сказал?

Тупо, согласилась она, но мне так легче. Я не могу ничего делать, я жду. И ты тоже жди. Вместе со мной. Ты же говорил — главное, чтобы вместе.

— Но раньше десяти ничего же не начнется. Сейчас-то мы чего ждем?

— Не знаю. И не нервируй меня.

— Давай хотя бы выпьем.

— В восемь утра?!

— Да. Я все равно сегодня запланировал напиться. Или на радостях, или с горя — не вижу разницы. Я взял фляжку с собой, там водка.

— Ты, пожалуйста, поаккуратнее, у тебя плохая наследственность.

— По-моему, ты собралась to blow my mind out.

— Вынести тебе мозг? Даже и не думала. Будь уверен — когда я решу это сделать, ты это ни с чем не спутаешь.

— Будешь?

— Нет. Хотя очень хочется.

— Ну так и позволь себе.

— Нельзя.

К девяти наследственность взяла свое, фляжка опустела наполовину, и я перестал нервничать. Вообще. Стал спокоен, как корова после дойки. Ноль эмоций. Потому что все, что можно было сделать, уже сделано. Остается ждать.

Десять, наконец. На экране в зале трансляций Сената появилось изображение. Сенаторы, помощники, секретари проходят, рассаживаются, председательствующий занимает свое место…

Давай. Давай. Что там дальше будет — не имеет значения. Сейчас — держись и вперед, не трусь, мы с тобой. Давай. Как там в этой песне было… ты мне в детстве еще ее все время ставила — там у исполнителя голос был, как у Тома Уэйтса… начало не помню, помню конец — «…не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять».

Давай, мама.

«…находясь в здравом уме и трезвой памяти, твердо осознавая последствия ложных показаний, данных под присягой…»

— Мне кажется, она держится хорошо.

— Да.

«…имею сообщить членам сенатского комитета по разведке следующее.

В тысяча девятьсот девяносто девятом году я и мой муж стали американскими гражданами. В том же году моим мужем была зарегистрирована компания Universal Services LLC. Компания занималась инвестициями в недвижимость и другие активы на территории США. Это были деньги, которые поступали через несколько офшоров и слепых трастов, расположенных в разных юрисдикциях по всему миру. Изначальный источник — средства, выведенные из России и других постсоветских стран — Украины, Казахстана, Азербайджана.

В двухтысячном году мы развелись, муж вернулся в Москву, я с сыном осталась в Америке. Больше мы не встречались и не разговаривали. На это были веские причины.

Это решение мы приняли не добровольно. Нас шантажировали и нам угрожали те люди, которые наняли моего мужа для этой работы, — им нужна была стопроцентная гарантия нашей надежности. Инструментом шантажа стало прошлое мужа. В молодости он совершил мелкое правонарушение и, чтобы избежать ответственности, дал согласие на сотрудничество с КГБ — я вижу в этом зале людей преимущественно в возрасте и надеюсь, они еще помнят, что означала эта аббревиатура.

Спустя двадцать пять лет мужу в Москве показали его расписку и пригрозили, что если он откажется сотрудничать с ними, она немедленно окажется у американских властей. Это означало бы для нас немедленную депортацию, потому что при въезде, отвечая на вопрос о сотрудничестве с правоохранительными или разведывательными учреждениями других стран, он написал — "нет".

Тем же самым угрожали и мне, а в случае неподчинения и возвращения в Россию — тюремным сроком для нас обоих или убийством.

Нашему сыну к тому времени исполнилось два года.

Мы подчинились.

После нашего вынужденного развода компания Universal Services была перерегистрирована, я стала ее единственным учредителем и исполнительным директором. Мне трудно оценить точный объем, но наверняка могу утверждать: за последние десять лет через нее было легализовано более шести миллиардов долларов. Это были криминальные деньги. Деятельность Universal Services прекратилась в две тысячи четырнадцатом году.

Я хорошо понимаю последствия того, что я скажу дальше. Подчеркиваю, что я не строю никаких догадок и предположений, я оперирую только фактами.

Среди наших американских контрагентов были добросовестные продавцы. Но были и те, кто понимал происхождение наших инвестиций. В их числе — люди, занимающие сейчас высшие государственные посты Соединенных Штатов. Как минимум в трех случаях один из них обращался к нам с просьбой о помощи в виде инвестиций в принадлежащую ему недвижимость с целью избежать банкротства. Каждый раз такая поддержка ему оказывалась.

Я признаю себя виновной в мошенничестве и соучастии в легализации средств, полученных противозаконным путем, а также объявляю о готовности сотрудничать со следствием. Все фактические доказательства сказанного мною — номера счетов, отчет о банковских операциях, имена бенефициаров — содержатся в скопированном мною архиве Universal Services.

Я готова предоставить его следователям. Но предупреждаю — это произойдет только после того, как я получу гарантии безопасности для себя и членов моей семьи — Дэвида Каповича и Марии Студёновой. Я настаиваю на том, чтобы этот вопрос был поставлен на голосование сенатского комитета по разведке немедленно…»

На лицах присутствующих ясно читались два чувства. У республиканцев — потрясение, у сенаторов-демократов — хищное наслаждение. Так, как они в этот момент, вероятно, выглядит акула, гнавшаяся за дельфином и внезапно обнаружившая на его месте жирную, не способную к бегству макрель…

— Ну, вот и всё, — сказал я, — можем выдохнуть. Самое страшное позади, нас теперь убивать невыгодно. И поздравляю тебя, кстати, ты только что официально объявлена членом семьи.

— Кто тут кого должен поздравлять — это еще вопрос, — ответила Маша. — Я, похоже, в этой семье — единственный законопослушный человек. И на этом основании имею право спросить — мы что дальше-то собираемся делать? Ну, так, вообще…

— Ты, — говорю, — меня опередила буквально на минуту, как раз собирался тебе рассказать. Не знаю только, обрадую я тебя этим сообщением или огорчу. Первым делом мы женимся. Потом мне надо съездить в одно место.

— Куда?

— В Москву.

— Зачем?

— По двум причинам. Здесь, во-первых, становится скучно, все злодеи, считай, побеждены. Осталось, правда, разгадать одну тайну, но не уверен, что получится, потому что из мамы что-нибудь добыть, если она не хочет говорить, — легче синхрофазотрон в гараже собрать. Вот как она догадалась обо всем? — этого я не понимаю, у нее же ни капли сомнений не было в тот вечер…

— Тоже мне тайна, это я ей рассказала.

— Ты?! Мы же договаривались…

— Не переживай, мне доверять можно. Просто тогда деваться было некуда.