Марина Серова - Вечный сон Снегурочки

Выждав пару секунд, я тихо подкралась к краю стены, чтобы наконец-то разглядеть, кто, кроме меня, не спит по ночам. Надеясь, что человек занят своим делом, я осторожно заглянула за угол. Однако ничего, кроме кушеток, не увидела – коридор был совершенно пуст, за исключением мирно спящих пациентов.

Первым делом попытаюсь выкрасть папки, решила я, а потом хорошенько обследую гостиную. Я бесшумно вынырнула из своего укрытия и направилась к туалету. Может, шарил кто-то из больных, обитающих в коридоре? Напротив телевизора спит Настя. В голову пришла странная мысль: а что, если на самом деле у девчонки приступы булимии, она где-то прячет запасы еды, а по ночам ворует их и устраивает праздник желудка? Крайне бестолковая мысль. На месте голодной девчонки я бы тащила провизию в туалет, подбирая время, когда весь персонал спит, и уничтожала еду в уборной – чтобы, так сказать, не теряя времени, вызывать рвоту. А в туалет никто не проходил – значит, моя идея безосновательна.

Дверь в кабинет старшей медсестры оказалась закрытой. Про себя я обрадовалась – хотя рановато она отправилась в объятья Морфея. Может, устала от сегодняшней суеты, вызванной моей маленькой диверсией? Эх, была не была, пора приводить свой план в действие.

Я приложила ухо к двери и внимательно прислушалась. Если дверь просто закрыта и Вера Ивановна занимается какими-то своими делами, я услышу хотя бы шорохи – может, звук клавиатуры компьютера или щелканье мышкой. Или шелест переворачиваемого листа бумаги.

Но по ту сторону царила полная тишина, нарушаемая мерным посапыванием. Удивительно, какая хорошая акустика – что у них, стены и двери картонные? Только из туалета ничего не подслушаешь из-за воды, вспомнила я свою первую попытку узнать, о чем беседуют санитарки.

Без единых звуков я открыла отмычкой замок и бесшумно приоткрыла дверь. На кушетке напротив окна, под тонкой простыней смотрела свои сны Карга в розовом. Мне повезло, что она отвернулась от двери. Если Вера Ивановна меня услышит, то потратит энное количество секунд на то, чтобы повернуться к выходу. Таким образом, я выиграю драгоценное время и успешно ретируюсь.

Я подкралась к столу, но карманный фонарик включить не рискнула – свет, даже такой тусклый, может разбудить спящую. Будем надеяться, что по ящикам лазать не придется и все необходимое находится на столе. Мои глаза давно привыкли к темноте, и я видела не хуже кошки. Напротив компьютера лежала стопка бумаг, каких-то документов, а сверху – журнал. Не медицинский, а банальный женский. Понятно, чем Карга занимается в свободное время – читает всякую всячину. Но мне нужно совсем другое – заветные папки, благо я точно знала, как они выглядят.

Я еле слышно приподняла стопку ненужных мне карточек. Может, папки лежат под ними? Если не найду, придется пробираться в кабинет врача, обыскивать заодно и его. Только не верилось мне, что Вера Ивановна станет относить назначения больных – они же потребуются утром, зачем загружать себя лишней работой?

Осмотрев целую кипу непонятных бумажек, я приподняла весьма внушительную стопку и возликовала. Вот оно, то, зачем я сюда пришла! Разноцветные папки со вложенными листами, исписанные неровным почерком, в основном белые, и лишь несколько штук – цветастые. Все я точно с собой тащить не буду, мне нужны только две, с назначениями соседок по палате. Одну зовут Наталья Степанова, имени другой я не знаю, известна лишь ее фамилия Смирнова. Будем надеяться, однофамильцев у нее в отделении нет.

Ну почему врачи пишут от руки, а не печатают карточки на компьютерах? Понятно, нельзя, чтобы кто-то разобрал диагнозы, только мне от этого не легче. Львиную долю времени я потратила на то, чтобы прочесть фамилию пациента, указанную на первой странице белой папки. Даже фонарик пришлось включить – хоть в темноте и вижу, но не настолько. Лишь методом исключений вычислила, что держу в руках назначение толстушки с оливье. Ее диагноз я знаю, она сама выболтала, поэтому я отложила документ в сторону.

Две следующие папки принадлежали мужчинам, тоже не годятся. Другое имя на папке с зеленой обложкой начиналось с буквы «Ж» – стало быть, это Сирота Казанская. Под ней находилось вообще нечто нечитаемое – я так и не смогла разобрать имени пациента и разочарованно отложила папку в сторону – проверю пока другие, может, они поразборчивее.

Скрип кушетки прозвучал для меня так громко, как выстрел из пушки. Я едва на месте не подпрыгнула – похоже, разбудила Каргу! Так, надо срочно удирать из кабинета, пока Вера Ивановна окончательно не проснулась и не застукала меня за незаконными действиями. Я сгребла оставшиеся папки – их оказалось три штуки – в надежде, что мне повезет, и среди похищенных окажутся нужные мне документы. Меня мгновенно сдуло к двери, и я перевела дух, лишь когда оказалась в коридоре.

Опасаясь появления кого-нибудь из санитарок, я спрятала папки под куртку и зашла в туалет. Лучше просмотрю назначения в непосредственной близости от кабинета, хотя я сильно рискую. Но уборная и коридор – это единственные места, где ночью горит свет. У себя в палате, даже при включенном фонарике, я не смогу прочитать ни строчки – в этом я убедилась, когда разыскивала нужные мне папки. Будем надеяться, что повезет и на этот раз.

Я уселась в самом углу, так, чтобы вошедшему в сортир человеку сразу не было видно, чем я занимаюсь. Периодически поглядывая на дверь, я раскрыла первую папку и стала разбирать написанное.

Единственное, что удалось более-менее расшифровать, – это первую букву имени пациентки, ибо это была именно пациентка, а не пациент. Начиналось на букву «Н» – следовательно, либо Наталья, либо… Так, женщин у нас, включая меня, шесть: Настя, Наталья, Жанна, Оля, безымянная соседка и я. Если бы назначение было Казаковой, первая буква была бы «А» – полное имя девчонки Анастасия. Я уставилась в каракули, изображавшие фамилию больной. Первая буква то ли «О», то ли «С». Если это «С», остаются два варианта – или Смирнова, или Степанова. В любом случае, папка представляет для меня ценность, ничьей еще история болезни быть не может, только одной из коматозных теток. Я перевернула страницу.

Не буду вдаваться в подробности, какие усилия и воображение я приложила, чтобы как-то расшифровать диагноз и препараты, выписываемые больной. Некая «Н» страдала маниакально-депрессивным психозом, в сопутствующие симптомы и жалобы я вникать не стала, мне ведь нужны названия препаратов. С лекарствами явно повезло – они были написаны латиницей, и я старательно переписала буквы на страницу газеты со сканвордами, которую утащила с общего стола. Завтра отдам газету Мельникову, пусть пробьет по базе лекарства, сразу станет ясно, соответствуют они заболеваниям или нет.