Анна Малышева - Бессмертный грех

— Да? — Я почесала нос. — А сожратый кусок сыра? Если бы злоумышленник хотел остаться незамеченным, он не стал бы вас объедать.

— Не думаю, что он ел сыр. Просто кусочек отвалился. Это такой рассыпчатый сыр с плесенью, он буквально разваливается в руках. Кусочек упал, он его поднял и выбросил потом.

— Странно. — Я задумалась. — Ну, файлы, ну документы, но в холодильник-то зачем лазить и тем более продукты разворачивать?

— Вот и я о том же.

— Правильно вы ушли оттуда, вот что, — бодро сказала я, потому что ничего более умного мне в голову не приходило. Я по-прежнему не понимала, чего он от меня хочет. Чтобы я купила ему замок на холодильник? Или дежурила по вечерам у его компьютера?

— Но вчера то же самое случилось здесь, в моем новом кабинете. Кто-то влез в мой письменный стол и перерыл всю финансовую документацию нашей с вами газеты. И теперь, — генеральный улыбнулся, — среди прочего этот злоумышленник знает, например, какая у вас, Саша, зарплата.

— Ну, эти сведения он сможет дорого продать! — Я ободряюще улыбнулась, потому что мне его стало жалко, а главное, тревога генерального уже не казалась мне надуманной. — Но хоть в холодильник-то не лазили?

— У меня пока нет холодильника, — грустно сказал он. — Мы же только что сюда въехали. Так что вы мне можете посоветовать, опираясь на свой бесценный опыт в раскрытии сложных преступлений?

…Вряд ли он сумасшедший. Но не без патологии. Увы, мне знакомы такие типы, и в своей одержимости порядком они все время балансируют на грани безумия. Достаточно вспомнить Валеру Синявского, с которым мне довелось прожить вместе не один месяц. Девизом нашего романа было: «Любовь любовью, а порядок еще никто не отменял». Я до сих пор иногда просыпаюсь среди ночи от страха — а положила ли я книжку на полку и помыла ли чашку из-под чая. Неубранная постель выбивала Валеру из колеи на целый день, а грязная посуда вызывала у него аллергическую сыпь.

Не буду брать греха на душу и утверждать, что жить рядом с такими людьми нельзя. Можно, но сливаться в бытовом экстазе на общей кухне они могут только с себе подобными. И тогда идиллия практически неизбежна.

— Тебе не кажется, милая, что вон та кружевная салфетка лежит не по центру тумбочки?

— Да, дорогой, ты совершенно прав, нужно немедленно сдвинуть ее на полтора миллиметра вправо.

И дети у них рождаются такие же.

— Пупсик, — зовет его мать, — иди скорее есть твою любимую конфетку.

— Сейчас, мамочка, — отвечает трехлетний аккуратист, — только уберу игрушки в отведенное для них место.

Кто осудит меня за то, что я в панике сбежала от Синявского? Да никто. Тем более что думала я тогда не столько о себе, сколько о нем, любимом. Спасала от скандалов и увечий. Нервы у меня слабые, и вопрос про салфетку может спровоцировать совершенно неадекватную реакцию с моей стороны, например, удар по голове возлюбленного бесценной вазой его бабушки.

— Чем ты недовольна? — в который раз вопрошал Валера, когда я собирала вещи. — Чем? Скажи!

— Собой, — честно отвечала я. — У меня психическое расстройство — не могу жить в такой чистоте и красоте. Хочу назад в свинарник.

Стоило мне слегка отойти от почти семейной жизни — и вот судьба решила послать мне очередное испытание в лице нашего генерального директора. Человек, который помнит, как заворачивал кусок колбасы и как располагались пылинки на его письменном столе, вызывает у меня священный ужас. Впрочем, что я говорю? Какие пылинки? У таких, как он, пылинки не живут, как и соринки, грязинки и прочий мусор. Они мрут на подлете и самоуничтожаются.

Он сказал про себя «человек в футляре», что ж, очень самокритично. Хотя в его устах это прозвучало как хвастовство. Да и каким, собственно, может быть человек, главное увлечение которого — бухгалтерский учет? Наверное, он виртуозно направляет в нужную сторону денежные потоки, он ведь финансовый мелиоратор наших дней и кормилец всей редакции. Вопрос в том, действительно ли кто-то залезает в его вещи и в продукты или ему это только кажется?

Весь день я провела в глубокой задумчивости, которую не смог поколебать даже Юрий Сергеевич Мохов. Мы встретились в буфете, и он любезно пригласил меня за свой столик. Рассудив, что за чашкой кофе, в непринужденной беседе, очень удобно расспросить главного редактора о генеральном директоре, я немедленно откликнулась на приглашение. Юрий Сергеевич — человек деликатный, и если бы я пришла к нему в кабинет и задала бестактный вопрос: «А наш генеральный директор, часом, не параноик?» — он наверняка смутился бы. Или рассердился. Или и то и другое сразу. А так, за кофейком, почему не посплетничать? Сплетни — неотъемлемая часть редакционной жизни, без них никак нельзя. Не верьте тем ханжам, которые говорят: «Я не люблю сплетен». Или врут, или болеют. Сплетен не любят только те, кому вообще на все и на всех наплевать.

— Интересные у нас люди встречаются, — начала я издалека. — Даже очень.

— Ты, конечно, имеешь в виду Неволяева, — хитро улыбнулся Юрий Сергеевич. — Да?

— И его тоже. Зачем вы его взяли?

— Саня! Ты же современный человек! Какая разница, как он выглядит и что говорит, — фельетонист-то отличный. Ты его читала?

— Читала. Согласна. Но Лиза от него уже воет.

— Наша Лиза сама из кого угодно лягушку сделает, не волнуйся.

— Еще я познакомилась с нашим генеральным директором, — как бы невзначай сказала я. — Тоже любопытный.

— Да? — Мохов оживился. — Ты не представляешь, с каким трудом я его добывал!

Вот как? Гендиректор — наша добыча?

— Такой ценный специалист? — Я продолжала изображать незаинтересованность.

— Очень. — Мохов отхлебнул кофе и довольно улыбнулся. — Финансовый гений. К тому же у него потрясающие связи. Он привел к нам двух крупнейших инвесторов, одного из которых, между прочим, переориентировал с «Вечернего курьера» на нас. Оцени.

Я оценила. Действительно, молодец. Чем меньше денег у «Курьера» и чем больше у нас, тем справедливее.

— А как человек он… какой?

— Хороший, — уверенно сказал Мохов. — Надежный. Не такой разгильдяй, как вы все. Впрочем, тебе вряд ли придется с ним часто контактировать.

— А… — Я приступила к внимательному разглядыванию потолка буфета. — А странностей никаких в нем не замечали?

— Да ты что, Александра? — изумленно посмотрел на меня Юрий Сергеевич. — Каких странностей? Или ты опять о Неволяеве?

— Нет, о генеральном… Не замечали у него навязчивых идей, повышенной подозрительности?..

— Нет. — Мохов стал строг. — Нет. Он трезвомыслящий и абсолютно вменяемый человек. Заруби себе на носу.

Я-то зарублю, мне-то что, а вот как быть с его душевным комфортом?

— Как его зовут, Юрий Сергеевич? — спросила я на прощанье.