Анна Малышева - Бессмертный грех

— Вам удобно, девушка?

— Вполне, — лаконично ответила я, не прерывая процесса. — Только не совершайте резких движений, мне бы не хотелось попасть карандашом в глаз.

— Понимаю, — кивнул водитель «Волги». — Такой глаз грех выкалывать карандашом.

— А чем не грех? — уточнила я.

— Не понял…

— Чем бы вы лично стали выкалывать такой глаз?

— Я?! — Веселый водитель протестующе замахал руками. — Ничем. Такие милые глазки нужно холить и лелеять.

Все понятно. С ним все понятно. Мужчина, который говорит «глазки», да еще сопровождает это эпитетом «милые», не заслуживает того, чтобы я пользовалась зеркалом его автомобиля. Максимум, что я могу оставить ему на память, — это презрительную ухмылку.

Поэтому, гордо выпрямившись, я задрала свой «носик» повыше, скривила «губки», так и не накрашенные, кстати, и пошла себе восвояси. Или восвоясики?

— Эй, девушка! — крикнул он мне вслед. — Эй! Может, вас подвести?

Прокатиться на машине с мигалкой — идея в принципе отличная. Но куда ж я дену женскую гордость?

…Гордость сама тихо и деликатно уползла куда-то, не выдержав конкуренции с мигалкой и тонированными стеклами. На прощанье веселый водитель дал мне свою визитную карточку и просто-таки умолял звонить ему, если мне потребуется куда-нибудь прокатиться. До чего милый человек! Я тоже дала ему визитку.

Вахтер уважительно посмотрел на «Волгу», настороженно на меня и пробубнил: «Рабочий день-то кончился». До чего же наивные попадаются люди! Ничего, через месяц-другой привыкнет, что понятие «рабочий день» применительно к журналистскому коллективу — не более чем условность.

В нашем коридоре, привалившись спиной к стене, сидел Неволяев и играл на дудочке. Вид он имел печальный, а лирическая мелодия тоскливо скребла по душе. Я присела рядом и задумалась.

— Есть вопросы? — не очень дружелюбно спросил фельетонист, оторвавшись от инструмента.

— Вопросы? — Ссориться мне не хотелось. — Да, есть. А где змея?

Мне почему-то казалось, что Неволяев сможет оценить мой тонкий комплимент и завуалированное сравнение его с факиром — заклинателем змей.

— Змея? — Неволяев показал подбородком на дверь кабинета Лизы Стилль. — Там. Сидит еще.

— Не наговаривайте на девушку, Эдуард, она вообще-то добрая, просто вы подвернулись ей под горячую руку. Нам хотелось пива, а вы его украли.

— Угу. — Неволяев поднес дудочку к глазам и смотрел сквозь нее на Лизину дверь, как в подзорную трубу. — Проклятущие, все только о себе и думают.

— А вы бы как хотели? Чтобы они думали только о вас?

— А хотел бы! — пошел в наступление фельетонист. — Даже очень бы хотел!

— Так не бывает, — вздохнула я. — Человек, знаете ли, эгоистичен по природе. И себя он всяко любит больше, чем…

— …чем меня, — грустно закончил Неволяев. — И зря. Я ведь просто создан для любви, неужели непонятно? Я тянусь к людям, я открыт и демократичен, я, наконец, умен и своеобразен.

Как только он это произнес, мне в голову, шумно помахивая крыльями, влетела бредовая мысль. Надо сказать, что моя голова как будто специально приспособлена для всяких глупостей. Вот как умная мысль, то нет, не долетает, а как бредовая, так точно зацепится. Вот и сейчас я смотрела на Неволяева и думала: «А ведь из него можно сделать высококлассного шпиона». Я понимала, что ничего глупее придумать невозможно, но сопротивляться собственной дурости сил не было. Потому что аргументов против я замечать не хотела, зато аргументы за уже выстроились перед моим мысленным взором и зазывно мне подмигивали. Неволяев — странный человек, он по определению не может вызвать подозрений в сотрудничестве с правоохранительными органами, так? Так. Покажите мне такой орган, который добровольно нанял бы Неволяева. Кроме того, фельетонист крайне навязчив и бесцеремонен, он заходит в чужие комнаты как к себе домой, берет все, что ему нравится, и, что самое ценное, все уже привыкли к такому его поведению. То есть Неволяев может безбоязненно копаться в чужих вещах, и никто не подумает, что он шпионит. Скорее заподозрят его в банальном воровстве.

— Скажите, Эдуард, — я придвинулась к нему поближе, — вы надежный человек?

— Нет. — Фельетонист отрицательно покачал головой. — Чего нет, того нет.

— И тайну вам доверить нельзя?

— Я бы не советовал. Тайна хороша только тем, что ее можно разболтать.

— Правильно, — согласилась я. — Вопрос — когда? Разболтать сразу — все равно что растранжирить миллион. Я хочу сказать, что тайна должна созреть для посторонних ушей.

— Понимаю. — Неволяев посмотрел на меня с одобрением. — Глупо бежать в сортир после первой кружки пива. Только после шестой, когда мочевой пузырь трещит по швам, можно получить истинное наслаждение.

— Да, я примерно об этом. А подвиг вы совершить не хотите?

— Не хочу, — наотрез отказался Неволяев.

— А просто доброе дело сделать?

— Кому, проклятущая? — Неволяев прищурился. — Просто добрых дел не бывает. Любое действие имеет свою оборотную сторону. Что русскому хорошо, то немцу смерть.

— Ну, например, Пожарскому, — осторожно сказала я.

— Ему — могу. Пожарский-гад неплохой мужик. Но только в виде исключения. Благотворительность — не моя стезя.

— Помощь начальству — это не благотворительность, а вложение в будущее, — возразила я.

— Согласен. — Неволяев посмотрел на меня с интересом. — Ты не такая бестолочь, какой кажешься. Что надо делать?

Я наклонилась к его уху и зловеще прошептала:

— Надо искать убийцу.

Неволяев испуганно отшатнулся:

— Убийцу кого?

— Пожарского.

— Так его чего… того? — тоже перешел на шепот фельетонист.

— Пока нет, но собираются.

— Е-мое! — Неволяев возмущенно крякнул. — Как же так? Проект еще не раскручен, газета не выходит, а они сразу убить? Нет, так не годится.

— В том-то и дело, — похвалила я. — Рановато Пожарского убивать. Но это мы понимаем, а кто-то с нами не согласен.

— Кто?

— Это нам и предстоит выяснить.

— Как?

Действительно, как?

— Понимаете, Неволяев, — туманно начала я, — готовых рецептов здесь быть не может. Надо искать, присматриваться, прислушиваться… Вдруг убийца себя как-то обнаружит?

— Он что — дурак?

— Он — человек. Нервы могут сдать, сболтнуть может лишнего.

— Ладно, присмотрюсь и прислушаюсь, — пожал плечами Неволяев. — Дурацкое дело нехитрое. Только… не опасно ли это?

— До тех пор пока вы будете молчать о нашем договоре — не опасно. Но стоит вам растрепать, что вы не просто так шаритесь по чужим кабинетам, а ищете убийцу, — все! Вас немедленно уберут, — уверенно пообещала я.

— Куда? — округлил глаза Неволяев.

— Известно куда. — Я зловеще усмехнулась и посмотрела вверх. — Так что мой вам добрый совет — молчите. Как рыба. Как вобла сушеная.