Ирина Левит - Занавес, господа!

Во время этого длинного монолога Костя сидел с видом победителя, предвкушающего крики "Ура!" и с нетерпением ждущего, когда же они грянут. Я решила сократить его ожидания и прервать затянувшиеся излияния растревоженной души юной медсестры.

— Значит, дело кончилось тем, что они договорились написать директору театра письмо?

Девушка, которую собственное повествование о чужих кознях воодушевило настолько, что она даже несколько порозовела, с готовностью кивнула.

— Да, они сказали, что сейчас самое подходящее время.

— Самое подходящее? Почему?

— Потому что директор, а он пришел в театр в начале прошлого сезона, наверняка захочет нынешний сезон начать по-новому. И мнение ведущих работников театра ему может помочь. Они так сказали. И еще они сказали, что дело в этом театральном критике. Может, вы слышали, его фамилия Потоцкий?

Костя бросил на меня торжествующий взгляд. Я на него — грозный.

— И что этот Потоцкий? — Я постаралась, чтобы мой вопрос прозвучал как бы между прочим. Но девушка вдруг почти что выкрикнула, причем гневно:

— Они сказали, что он станет зятем Кавешниковой! А с ним очень считаются в театре! И если дождаться, когда он женится на дочке Веры Аркадьевны, то… — Гнев сменился глубоким скорбным вздохом. — …Вера Аркадьевна будет играть Джульетту.

В глазах девушки явственно читалось: "Как люди могут быть такими жестокими?". И еще в них читалось желание увидеть на моем лице сочувствие. Погребецкий наверняка изобразил бы его по полной программе. Я же ограничилась осуждающим покачиванием головой, при этом уточнив:

— Так когда ваша сестра работала в театре?

— В воскресенье.

— А рассказали вы об этом сегодня?

— Да, Константину Ильичу. — Она неожиданно вздрогнула и принялась оправдываться: — Меня не было в больнице вчера, у меня был отгул, а то я бы рассказала вчера. Ведь Константин Ильич друг Сергея Павловича, это все знают. А самому Сергею Павловичу я…

Она замолкла, но мне объяснения и не требовались. Это пугливое создание разве что в глубоком опьянении, в котором она явно никогда не бывала, осмелилась бы подойти с такими разговорами к заведующему отделением. Она даже не решилась спросить, кто я такая и с какой стати пристаю к ней с расспросами. Но я и не собиралась ее просвещать. Я лишь сказала как можно проникновеннее:

— Спасибо вам. Вы настоящий ценитель творчества Веры Аркадьевны. Я ей при случае обязательно это передам.

Девушка вновь порозовела и, прошептав: "Я вам больше не нужна?", тихо исчезла из комнаты.

— Ну что?! Чем не новость?! — Поспелова аж распирало от воодушевления.

— Прекрасная новость, — согласилась я. — По крайней мере, стало понятно, что нет смысла тратить время на всю эту историю с письмом.

— То есть?! — изумился Костя. — Ты не считаешь, что смертью Глеба воспользовались против Веры Аркадьевны?!

— Не считаю. Глеба убили в субботу. Эта театральная гвардия собралась в воскресенье. Как они сказали? Очень подходящий момент, пока Потоцкий не стал зятем Кавешниковой. Значит, они еще не знали, что Глеб уже никогда не станет ничьим зятем. Они считали, что он жив и здоров. А посему никакого отношения к смерти Глеба не имеют.

— Я и не говорил, что они замешаны в этой смерти. Но они теперь ее используют против Веры Аркадьевны!

— Костя, уймись. — отмахнулась я. — Воспользоваться чьей-то смертью — это одно. А убить — другое.

Я не знал, зачем еду на Восточную дорогу и нужна ли мне автомастерская Семена Пака. Ничто не говорило за то, что в этом есть какой-то смысл. Ничто, кроме довольно смутных предположений, что не могла "Волга" Кавешниковых далеко отъехать от компании Кавешниковых. А если так, то и чинить ее должны были не в чужом месте, где все непредсказуемо и посему опасно, а в каком-то знакомом и достаточно надежном, которому можно доверять.

Машины есть у Кавешниковых, Струевых и Хана. Варвара, ясное дело, не в счет. У Кавешниковых свои мастера, какие — узнать не проблема, да только не к спеху. Вряд ли им кто тайком от хозяев пригнал бы легкоузнаваемую "Волгу". Хан и Струевы пользуются мастерской Семена Пака. Их там, правда, знают в лицо, но зато не знают "в лицо" машину Кавешниковых. Опять же, если ограничиться теми, у кого есть машины, придется вычеркнуть Валерию, Елену Витальевну и Костю Поспелова. Но при этом задаться вопросом: зачем понадобился чужой автомобиль тому, у кого свой есть? Да, вроде как ни Валерия, ни Елена Витальевна, ни Костя за рулем никогда не сидели. Ну и что? За рулем "Волги" мог сидеть кто-то нам совершенно неведомый. При этом любой из этой троицы вполне мог слышать о мастерской Семена Пака — если уж не от молчаливого Виктора, то от вполне разговорчивых Струевых.

Конечно, мне хотелось бы иметь более четкие мотивы, зачем я отправился на Восточную дорогу. Но что имел, то имел. А пока все это действительно напоминало загородную прогулку в конце рабочего дня, на которую, судя по потоку машин, отправился не я один.

От Восточной дороги ответвлялось множество дорог и дорожек, проложенных в дачные кооперативы. Перед самым выездом из города машины резко сбросили скорость, и я увидел вдали двухэтажное кирпичное сооружение, напоминающее избушку на курьих ножках. Вместо трубы у нее торчали три буквы — ГАИ, которые еще не успели сменить на трудно выговариваемые ГИБДД. Я, как и все, притормозил: у поста на несколько метров вдоль дорогу перерезали железные заграждения. Подобные заграждения ныне служат украшением и устрашением на многих основных дорогах, ведущих из города. Таким образом дорожные инспекторы без лишних для себя хлопот заставляют водителей двигаться медленно и строго друг за другом — словно на смотринах: все перед глазами и в любого можно пальцем, то бишь жезлом, ткнуть.

При такой бдительности разбитая "Волга" непривычного красного цвета приметна, как красная тряпка на арене с быком. Однако, судя по нашей информации, в дорожной инспекции о ней не имели ни малейшего представления. Допустим, ее просто не было, в сводках. Но если машина проезжала через пост, то при тщательных расспросах кто-нибудь что-нибудь наверняка бы вспомнил. "Светиться" здесь, на мой взгляд, было довольно рискованно, а посему глупо "Инкогнито" же, сидевшее за рулем "Волги", не давало повода держать себя за дурака, который отважится на такой заметной машине, да еще чужой, да еще разбитой напарываться на дорожных стражей. Получалось, что никак этот неизвестный не должен был выезжать за город. Но тогда он не мог попасть в мастерскую Пака.

И тут я подумал, что трезвый разум — это, конечно, хорошо, но есть еще и загадочная русская душа, которая отдушину себе всегда найдет. Если нельзя, но очень хочется или очень надо, то значит можно. А посему нет такой дороги, которую обладатель загадочной души не объедет по другой дороге. Я перестроился в левый ряд, развернулся и двинулся вперед, то есть назад, не слишком нажимая на газ и внимательно озирая окрестности.