Ирина Левит - Занавес, господа!

— Конечно, конечно, — с готовностью согласился Олег Валерьянович.

Что в данном случае значило это "подождать"? Да ровным счетом ничего — всего лишь ничего не значащий временной интервал.

В это время открылась соседняя дверь, и в ее проеме показался худой мужчина с толстой папкой. Похоже, он тоже обрадовался при виде Пилястрова, потому что сходу заявил, что Сергея Борисовича ему сам бог послал.

— Ты мне нужен вот так! — мужчина провел папкой по горлу. — Буквально на несколько минут.

Он кивнул Совкову и даже чуть поклонился, словно извиняясь.

— Конечно, конечно, — все с той же готовностью отозвался Совков. — Я вас подожду. Мне ведь все равно ждать.

— Тогда прошу сюда.

Пилястров вновь подхватил его под локоть, увлек в холл и бережно усадил в глубокое кресло, отделенное от коридора декоративным деревцем с густыми перистыми листьями. И Совков тут же почувствовал, что все напряжение последних дней вдруг исчезло, растворилось в зеленых листьях неведомого дерева, впиталось в бархатистую обивку мягкого кресла.

Он сидел и блаженствовал, блаженствовал и мечтал, как будет беседовать с Георгием Александровичем Кохановским, как покажет ему свои чертежи, как расскажет о деле всей своей жизни — маленьких устройствах, мини-роботах, которые дешевы в производстве и ценны в использовании, ведь они способны делать массу мелких, но важных вещей. У него самого дома таких было несколько. Один мыл тарелки, другой вытирал пыль, третий искал завалившиеся неведомо куда металлические предметы, четвертый… Фантазия на сей счет у Олега Валерьяновича была богатой, а дел, которые приходилось делать постоянно, но самому делать не хотелось, имелось предостаточно. И умные машинки служили ему преданно и надежно. Он всю жизнь работал над этими машинками, у него была создана своя универсальная система, но никто и никогда так и не проявил к этому серьезного интереса. И вот теперь он получил шанс.

"Это крайне интересно и перспективно для нашей компании. Я глубоко убежден, что Георгий Александрович примет решение о производстве многих ваших разработок. Он встретится с вами лично. Он обычно ни с кем не встречается лично, но вы станете исключением, — так сказал ему по телефону Сергей Борисович Пилястров и добавил: — Я очень рад, что Дмитрий Васильевич сообщил мне о вас".

Дмитрий Васильевич… Дима Коровин… Кто бы мог подумать, что именно ему Совков будет обязан своим счастьем.

Дима Коровин появился на кафедре, когда Олег Совков отработал там уже семь лет в скромной должности лаборанта. Что у него за должность такая, он никак не мог понять, но ассоциацию это вызывало у него вполне определенную. Когда он учился в десятом классе, в кабинет физики пришла лаборанткой Оля, только что закончившая их же школу, но не поступившая в институт. Кабинет физики был ее временным пристанищем, где она практически ничего не делала.

Совков тоже стал лаборантом, но вовсе не потому, что провалился в вуз, и не для того, чтобы ничего не делать.

В институт он поступил с первого захода и вполне мог окончить его с "красным" дипломом, то есть на одни "пятерки", но его подвела история КПСС. Он никогда не считал эту неизменную нагрузку к любому высшему образованию особо сложной наукой, но, как выяснилось на экзамене, сильно недооценил ее простоту. После того, как Олег вполне внятно изложил суть борьбы с троцкизмом и достаточно подробно обрисовал роль партизанского движения в годы Великой Отечественной войны, преподавательница, лично слышавшая речи Ленина, а затем сосланная Сталиным в Сибирь, задала ему дополнительный вопрос: "Почему учение Маркса всесильно?". Конечно, Олег помнил почти крылатое выражение Ленина на сей счет, но ему казалось, что любой вопрос, относящийся к науке, к коей, безусловно, причислялась и история КПСС, требует анализа и логики. Преподавательница слушала его разъяснения минуты три, а потом произнесла досадливо:

— Бросьте нести отсебятину. Ленина надо было внимательно читать. Владимира Ильича! Он сказал четко: "Учение Маркса всесильно, потому что оно верно". Вер-но! Вот вам объяснение — простое, ясное и строго научное! — После чего глянула в испещренную "пятерками" "зачетку", покачала головой и вывела "хорошо".

В душе Совков признал, что объяснение это действительно простое и ясное, однако он не понял, где здесь строгая научность. Впрочем, вступать в дебаты он не стал, как не стал в последствии пересдавать и сам предмет, лишив себя "красного" диплома. Тогда он не мог предположить, что настанет время, и он пожалеет о собственной недальновидности.

Электротехнический институт, где учился Олег, был вузом молодым, возглавлял его молодой неуемный ректор, в результате чего все здесь развивалось бурно. Когда Совков перешел на четвертый курс, в институте открыли кафедру с длинным, малопонятным названием, но очень притягательным смыслом — здесь собирались заниматься разработкой новых механических устройств. Возглавил кафедру профессор Косолапов, который тут же организовал студенческий научный кружок. Олег записался туда первым.

Ему повезло, потому что из всего курса Косолапов выбрал именно его, оставив после окончания института на кафедре в должности лаборанта и пообещав через год, максимум через два сделать его аспирантом. Однако прошел год и еще два, и еще… и все время что-то случалось. Все время происходило что-то такое, отчего именно перед Олегом Совковым закрывалась дверь в долгожданную аспирантуру. И каждый раз Косолапов говорил:

— Вы, Олег, конечно же, достойны, у вас уже есть серьезные наработки, я вами весьма доволен, но… — тут завкафедрой испускал тяжкий вздох, — … обстоятельства, знаете ли… Ну подождите еще годик, максимум два.

А потом появился Дима Коровин, выпускник их же кафедры, — высокий, стройный, с ясными глазами и такой чудесной улыбкой, что мужчины тут же добрели, а женщины таяли. Его тоже приметил Косолапов и тоже в студенческом кружке, где тот был активистом и душой компании. В считанные месяцы Дима превратился в любимца кафедры, человека, без которого не обходилось ни одно мало-мальски значимое мероприятие, будь то проведение научной конференции или празднование Нового года. Впоследствии Совков не раз встречал подобных людей, искренне дивясь тому, что среди них попадались подчас весьма скверные и неумные люди, чью пакостливость и глупость окружающие замечали с большим опозданием или не замечали вовсе. Впрочем, про Диму Коровина Олег ничего плохого сказать не мог — и даже тогда, когда по сути из-за него ушел с кафедры.

А произошло то, что происходило каждый год. Косолапов вызвал его к себе и, по обыкновению тяжко вздыхая, сказал: