Инна Булгакова - Крепость Ангела

— Ага, все брехня, — пролепетала Лара легкомысленно. — Я некрещеная. А с тобой играла евангельскую овечку.

— Переиграла. Понятно, что тебе хотелось воссоздать передо мной несуществующую гармонию между Марьей Павловной и вашей семьей. Твоя мать донесла ей про Митеньку?

— А что? По справедливости.

— И впоследствии рассказала тебе про болиголов?

Лара улыбнулась лукаво:

— Детская передачка «Хочу все знать». — Взгляд ее скользнул вниз, я проследил: смуглая сильная рука на столешнице, на запястье — большие мужские часы. — Ты имеешь право, Родя.

Да, за это право я наконец заплатил, но мне не под силу тридцатилетний «затвор», не выдюжить: все или ничего!.. через мгновение, ну, через час, который пролетит как мгновение. О вечности стоило бы подумать, а меня заводил азарт.

— Мамочка ничего от меня не скрывала. Она презирала мужчин.

— Понятно. Твои родители ведь развелись?

— После моего рождения. Да, мама рассказала старухе про ее мужа, а та, по слабости характера, чуть не умерла и ограничилась фреской: все чувства в нее вложила.

— По слабости характера, — повторил я. — То есть не она, а твоя мать украла болиголов из лаборатории?

— Ага. Ты верно рассудил: она прихватила яд и подбросила Митенькин мундштук, чтоб на него подумали. А когда старуха получила письмо, у мамы был уже готов план.

— И ты его повторила шестого сентября?

— В общих чертах… да ты некстати влез.

— Как же Марья Павловна поддалась?

— А ты как? — Художница снисходительно усмехнулась.

— Она поддалась, когда уже свою «черную мессу» написала, — остальное техника.

— Но как сумела?..

— Очень просто. Явилась к Митеньке неожиданно с бутылкой вина — выпить с ним и его секретаршей мировую: она-де полюбила здешнего доктора и желает отпраздновать расставание. Это и был мамочкин план.

— Да матери твоей какая корысть вдохновлять на убийство?

— Никакой, — сказано твердо и жестко. Всплыли в памяти Уста Ада. — Как и для меня, — продолжала Лара.

— Да уж, для тебя!..

— Никакой корысти! — взвизгнула она. — Для нас обеих ничего не было выше искусства.

— Какое, к черту, искусство!..

— Такое! Сам говорил: кто победит — творец или его демон?.. Победил тебя, победил… — Она вдруг успокоилась.

— Старуха не выдала секрет, была как камень…

— Какой секрет?

— Состав красок на фреске. Даже мне не выдала.

— А, «плесень склепов и роса в полночь»…

— Мамочка подозревала: кровь.

— Кровь? Чья?

— Бабки твоей. Когда она узнала про мужа, все руки себе изрезала. Но мама ее спасла — тогда у них и завязались своеобразные отношения.

— Заведением дяди Аркаши запахло. От чего он Марью Павловну тогда лечил?

— От малокровия.

— И во время этой свистопляски мать носила тебя в утробе… мадонна с младенцем. А отец? Отстранился?

— Как порядочный человек (то есть трус и слабак), не мог же он на женщин доносить. В общем, родители подтвердили, что в течение родов старуха неотлучно находилась при маме.

— Ты родилась под знаком убийства.

— Это точно — на кровати под «Погребенными». А старуха совсем сбесилась и нас всех выгнала. Насовсем.

— Как же она потом приняла тебя?

— Пожалела сироту. А я с детства была в курсе, мама любила вспоминать. И «малая родина», — Лара улыбнулась так трогательно, точно ребенок, — дворянское это гнездо, меня притягивала со страшной силой. На этюды сюда ездила и просто так, каждую тропинку знаю. Однажды пишу пруд — тот самый, — появляется ведьма в черном и начинает гнать: частное владение, никого не потерплю. Я сказала: «Я ваша крестница, Марья Павловна, под «Погребенными» родилась. А мама недавно умерла». Она меня не хотела, я уверена, но почему-то смирилась.

— Приняла как свой крест.

Художница вдруг подмигнула:

— Крестик с цепочкой, а? Испугался?

— Испугался. А ты так и не выдала Марье Павловне, что «в курсе»?

— Нет, конечно, и мы неплохо ужились. — Она улыбнулась. — Следили за успехами внуков. Мне были близки твои стихи, но не все, нет…

Я перебил угрюмо:

— Почему ты сделала ставку на меня, а не на биржевика?.. Впрочем, он интеллигенток на дух не переносил.

— Мне не деньги нужны, — заявила она надменно. — А весь мир, который они могут дать. И ты сразу полюбил меня, разве не так?

— Я увлекся — да так, что весь мир позабыл.

— Но сразу уехал. А с Евгением мы перезванивались, у нас завязались деловые отношения, ради бабули и богатого внучка.

— Это ты заставила ее переписать завещание?

— Я не собиралась, наоборот: ты должен был быть чист как стеклышко. И так бы все тебе досталось. Но как-то упомянула мельком, что тебя жена бросила ради биржевика. Старуха не терпела разврата.

— Когда ты украла у нее болиголов?

— Про яд я знала от мамы, выследила давно (наверху в комоде), а подменила в тот день, как с вами познакомилась, вы с ней ходили смотреть склеп.

— И ты уже составила план?

— Еще нет… на всякий случай подменила водой. Подумала, пригодится. Ну, об остальном ты, наверное, догадался, ведь ты такой умный. — Она встала.

— Куда?

— Хочу костер разжечь, ты отдохни пока. У тебя усталый вид.

— Сядь. Договорим.

— А наш костер?

— Ты ж горела исповедаться!

— Хорошо, я для тебя на все готова.

— Я знаю. Итак, в прошлую субботу ты услышала от меня угрозу кузена: «Завтра же наследства лишу!» — и начала действовать. Доктор снабжает тебя настоем из листьев березы и крапивы — от бессонницы. Мы с тобой попили чайку, и я заснул как убитый. Рассказывай.

— Как и ты, я действовала скорее по вдохновению, а не по плану. — Лара усмехнулась. — Передо мной был образец тридцатилетней давности. На похоронах Марьи Павловны мы обстоятельно побеседовали с Евгением…

— Не может быть, чтоб он стал твоим союзником!

— Впрямую — нет, но крепко помог. Я тогда же уловила, с какой преданностью он относится к тебе и к жене твоей.

— И он, и она подписали завещание Всеволода.

— Так вот не зря же все они и подохли! — Судорога ненависти исказила на миг обольстительное смуглое лицо. — Мы касались этой темы в день похорон старухи, но он скрыл, обманул: Родя — единственный наследник… — Она вдруг рассмеялась беспечно. — А, я не злюсь, что ж теперь! Проживем и без миллиардов, правда?.. Ты заснул, я повторила путь старухи, спрятала ее велосипед в перелеске возле станции. И с вокзала позвонила Всеволоду: ночью я уезжаю на Волгу, но имею к нему деловой разговор, сугубо конфиденциальный. «Я всех разогнал», — был ответ. «Можно устроить сделку на предмет родового поместья, при определенных условиях». Он сразу клюнул. И принял меня.

— Ты сказала, что сможешь меня уломать?

— Да. И для правдоподобия потребовала приличные комиссионные, если дело выгорит.