Николай Блинов - Анастасiя

Князь Курбский улыбнулся и соскочил наземь.

— А вы, Анастасия Романовна, целы ли? — спросил Андрей и подал ей руку, уловив её желание сойти на землю.

Настя оперлась на его крепкую ладонь и спрыгнула. Но ноги все еще дрожащие от испуга, не удержали её. Она качнулась и упала к нему в раскинутые руки.

Она вдохнула чужой запах кожи, лошади, мужского пота, и у нее закружилась голова.

Матушка заволновалась в карете.

— Батюшки, Христа ради, найдите нам кучера нашего, Семена, он выпал по дороге. Да нам ехать пора. А ты, князь Андрей Михайлович, к нам в дом пожалуй. Рады будем.

— Василий! — крикнул князь Андрей. — Эй, Шибанов! Пойдите назад с ребятами по дороге. Найдите там кучера выпавшего Семена. Да ведите сюда!

Настя освободилась из крепких рук, испуганно глянула в насмешливые голубые глаза князя и поспешно полезла обратно в возок на все еще дрожащих ногах. Два дюжих стрельца уже вели несчастного возницу. Он хромал и охал. Князь Курбский помог Насте забраться, крепко обхватив её за талию. Кучер с трудом вскарабкался на облучок. Лошади захарьинской тройки всхрапывали и дрожали кожей.

— Спасибо, батюшка, — сказала матушка, и Анастасия повторила тихо:

— Спасибо, князь Андрей.

Возок тронулся. Конная группа осталась позади. Князь Андрей две минуты скакал рядом с каретой, потом отстал.

С той поры Настя каждый день вспоминала голубые глаза и твердый голос князя. Через три дня Андрей Курбский пришел в дом на Варварке и принят был в большой зале для почетных гостей. И Анастасия была позвана. Вспоминали ужасную гонку и чудесное спасение. Князь Андрей приезжал еще несколько раз…

И вот смотр царских невест. Знак судьбы.

Когда Геннадий Костромской две недели назад предсказал ей быть царицей Московской, Анастасия почему-то первым делом подумала об Андрее Курбском.

Велик был смотр царских невест в думской большой зале Кремля. Такой же смотр устраивал в старое время и отец Ивана Василий Ш. «Если государя выбирает Бог, то он и жену ему должен выбрать. На радость или на горе? — непривычно подумала Анастасия и удивилась странности этой отвлеченной мысли. — Так зачем тогда волноваться?»

Она уже третий час стояла в тесной толпе, потела под тяжелым праздничным сарафаном и душно краснела под изучающими пытливыми взорами думских бояр в высоких шапках. Обруч тяжелого кокошника сжимал виски.

Она вдруг успокоилась.

— Господи, скорее бы уж это кончилось. И пусть снова все будет, как прежде было.

Про молодого царевича по Москве ходили страшные и противоречивые слухи. Их передавали испуганным шепотом друг другу досужие рукодельницы, сидя за золотым или бисерным шитьем. Анастасия, склоняясь над пяльцами, слушала каждое слово, и у нее отчего-то сильно билось сердце.

Мать Ивана Великая княгиня Елена, в девичестве Глинская, после смерти царя Василия быстро утешилась с любовником Иваном Оболенским-Телепневым, поручив заботу о малолетнем сыне многочисленной родне и челяди. Родня делила власть, а челядь воровала, и никому дела не было до одинокого мальчишки.

Когда Ивану исполнилось восемь, Елена умерла, и остался мальчик круглым сиротой, никем не любимый, с замашками волчонка. Воспитатели, как нарочно, учили его властолюбию и безжалостности. Развлечением будущего царя было стрелять из лука голубей и кошек. Нравилось ему наблюдать драки холопов-сверстников, которые он сам и заказывал, а победителю давал денежку. Проходили и исчезали близкие люди: дядья Юрий и Андрей, князья Шуйские, Глинские, Бельские. Он был совсем один.

Когда Иван вошел в отроческие годы, стали ходить слухи, что он сам отправляет в ссылку бояр, если они чем-то ему не угодили, и жестоко бьет слуг, выпив чарку зелена вина. Шуйские схватили любимого царского воспитателя Семена Воронцова и сослали его со всеми чады и домочадцы, а сами заняли это место возле будущего царя. Тоже ненадолго.

Их сменили родственники царицы Елены князья Глинские. Никто не ласкал Ивана, все вокруг хотели только милости для себя и немилости для своих врагов. Когда ему исполнилось тринадцать лет, он однажды велел псарям и стрельцам взять князя Андрея Шуйского, который надоел ему своим нахальством. Стрельцы с удовольствием расправились с Шуйским тут же, на Кремлевском дворе, — забили его до смерти. Потом такой же участи подвергнуты были бояре Кубенский и Воронцов.

Страшно это было даже слушать. У Анастасии скорбело сердце.

— Ничего, ничего, горлинка моя, скоро уже, — сказала матушка Юлиония Федоровна, словно подслушала её мысли. И тут Анастасия снова вспомнила тревожные слова странника перехожего блаженного Геннадия Костромского, который, отведав боярской квасной окрошки с крапивой и истово поклонившись темным ликам в углу, сказал, когда вышла мать Юлиония:

— Слушай меня, красавица, ибо вижу вперед на много лет. Оттуда я и пришел к вам. Слушай, внимай. — Благословенна будешь в женах, красна девица, и Богу угодна. Сподобит Господь-бог тебя стать государевой женою, царицей Московской. А имя твое будут помнить русские люди и через пятьсот, и через тысячу лет… За доброту твою и ласку. Попомни, боярышня, слово мое, тебе легче будет жить и помирать легче.

Перед взором Анастасии тут же почему-то снова возник князь Андрей Курбский.

Геннадий-блаженный удивлял всех своим нездешним видом: на лице у него не было ни усов, ни бороды и говорил он как-то диковинно. Одно слово, юродивый.

По толпе пробежала дрожь. Служивые рынды у резных входных дверей вытянулись и стукнули бердышами в пол.

— Государь всея Руси и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Пермский, и Югорский, и Болгарский, и иных. И прочая, и прочая земель, — выкликнул думный дьяк. — Царь Иван Васильевич!

Рынды распахнули резные двери, бесшумно переступив сафьяновыми сапогами. И снова встали грудью вперед, уставив глаза перед собою.

Вошел мальчик, худой и бледный. Тонкие руки свободно болтались в широких рукавах кафтана.

— Боже, какой молоденький, — раздался позади матушкин шепот.

— Семнадцать только минуло, — прошептал другой женский голос рядом.

«Как и мне», — подумала Настя.

Она только один взгляд кинула и опустила глаза. «Ну и пусть, — подумала она, — господь все и без нас содеет. Как он рассудит, так и случится».

И ей снова захотелось, чтобы все оставалось, как прежде. Чтобы утром звучал крик петуха за окном, а в светлицу заглядывало бы солнце и нежно щекотало веки. Чтобы перед киотом со светлым ликом божьей матери и строгими фигурами апостолов теплилась вечная лампадка, распространяя тревожащий запах ладана. А ей бы, Насте вышивать ангелов на священном покрове церковном, вспоминать бы бешенную гонку и веселый взгляд князя Андрея.