Николай Блинов - Анастасiя

Анастасия не поднимала глаз, но отчетливо видела, как Иван стоит, растерянный перед плотной пестрой толпой, не ведая как поступить. Боярин князь Михайло Глинский что-то тихо говорил, склонившись к его уху. Иван поспешно кивнул и пошел вдоль ряда невест, сопровождаемый Глинским, который называл ему каждую невесту и докладывал её краткую родословную. Другие бояре царской свиты остались стоять без движения. Долго шли они, останавливались, снова шли.

Когда молодой царь проходил мимо, Насте показалось, что он задержал шаг, и сердце её всполохнулось.

— Настасья Романовна Захарьина, дочь твоего окольничьего боярина Романа Юрьевича Захарьина, — торопливо прошептал Глинский. — Племянницей будет крестному Михаилу Юрьевичу Захарьину, батюшки твоего ближнему боярину. Помнишь Михаила Юрьевича?

— Помню, — отвечал Великий царь. — Он со мной в салочки играл…

Иван остановился напротив Анастасии и сказал:

— Я и её помню. Мы с ней под столом прятались.

И он засмеялся, показав неровные зубы.

Тут и Настя вспомнила, что и верно, однажды после смерти царя Василия приводил дядя Михаил к ним на Варварку угрюмого семилетнего мальчонку, который оглядывался по сторонам и теребил бахрому праздничной скатерти стола.

Она еще раз вскинула глаза. Иван улыбался. В лице царя Московского увидела она смущение, плохо скрытое надменностью. Что-то несчастное почудилось ей в углах тонких губ. Что-то горькое и злое. И сердце её дрогнуло сочувствием и скорбью, а губы тронула слабая улыбка.

— А ты-то помнишь? — спросил Иван.

Настя молча кивнула, и жемчужные подвески на её кокошнике тонко звякнули.

Иван с князем Глинским прошли дальше. Было заметно, что царь торопится.

Через полчаса все было кончено. Монаршия воля будет объявлена позже. Царские врата за государем и его свитой закрылись. К другому выходу потянулись девушки и их сопроводители.

Нагибая головы в высоких кокошниках, невесты протискивались в низкие двери думной залы, шли узкими переходами и выходили, наконец, на морозный воздух, где их ждали уже нянюшки с собольими шубами в руках и санки с крытыми верхами.

Застоявшиеся тройки перебирали копытами, звенели бубенцами, а потом неслись по московским улицам, поднимая снежную пыль. Полозья весело скрипели на поворотах.

— Ну, вот и слава Богу. Вот все и кончилось с Господней помощью, — сказала Юлиония Федоровна, подтыкая Настасье под бок медвежий полог.

Встречный люд с любопытством провожал взглядами уносящиеся из Кремля тройки — все уже знали про великий смотр царских невест. Среди румяных от мороза незнакомых лиц Насте привиделось вдруг бледное лицо блаженного Геннадия Костромского. Как будто бы блаженный Геннадий поймал её взгляд и махнул Насте рукой. Сердце у неё снова упало и стало тесно в груди.

Моя попытка прорваться в Грановитую палату, где проходил смотр царских невест, под личиной Геннадия Костромского, закончилась неудачей. Обычно юродивых пускали всюду и весьма их уважали. Даже великие князья не считали зазорным спросить у божьего человека совета. Но поглядеть на невест не пустили никого, кроме самих девиц и лиц их сопровождающих. Поэтому Анастасию я заметил только, когда она с матушкой выходила и садилась в разукрашенные санки. Я увидел её впервые за время своих виртуальных путешествий, но узнал сразу из нескольких сотен румяных девичьих лиц. Она была, действительно, как две капли похожа на нашу школьную королеву Анну Австрийскую. И я понял, что это либо Матвей, либо Леха Васильев, когда писали компьютерную программу, ничего не сумели поделать со своей школьной привязанностью: прежняя любовь не ржавеет.

А потом мне пришло в голову, что, может быть, все наоборот, именно в моем, а не в Матвеевом или Лехином мозгу сформировался такой обобщенный образ прекрасной девушки. Это сработала не их, а моя подкорка и выдала тайну, спрятанную глубоко и надежно.

Анастасия меня, похоже, тоже узнала. Я сказал:

— Подожди десять дней, девушка, и все придет, как и было сказано.

Но она, скорее всего, не услышала, потому что матушка Юлиония заботливо усаживала её в санки.

Через десять дней, уже в начале февраля у резного крыльца особняка Захарьиных на Варварке забренькал колокольчик. Настя глянула в окно светлицы и охнула. В дом, перекрестившись на купола, торопливо поднимался боярин Михайло Глинский в высокой шапке и в боярской шубе с длинными рукавами до земли, за ним гуськом шли думный дьяк и царский духовник. Сердце её упало.

Тут и наступила суета великая. Царь сделал свой выбор: имя царицы Московской будет Анастасия.

По комнатам забегали дворовые девки, таскали бисер, шелк и кружева. Юлиания Федоровна сама кроила свадебное платье. Ко крыльцу то и дело подъезжали возки. То и дело звякал колокольчик.

Никита, брат Анастасии читал из древнего «Чина свадебного», забравшись с ногами на скамью:

— Свечи свадебные готовят неравной величины, а свеча новобрачного весом в пять фунтов, в длину с три четверти аршина. Свеча новобрачной весом четыре фунта, в длину до семи вершков. Каравая также бывает два: у новобрачной и у новобрачного, а подносы готовят у жениха, присылают за ними от новобрачной, и обивают их у новобрачной тоже, покрывало же сюда от новобрачного. На нём нашивают крест… К венчанию напитки и стеклянницы — от новобрачной. При обручении новобрачный и новобрачная меняются перстнями: проем простой, а колечки литые, золотые или серебряные…

Анастасия чего-то смущалась и закрывала лицо рукавом.

— Да не красней, ты, — говорил Никита. — Царская свадьба не по этому чину будет. Для царского венчания все другое, небось в чине и не прописано.

Венчание проходило в Успенском соборе Московского кремля во четвертак всеядные недели, третьего февраля.

Как и положено, по древнему свадебному чину, новобрачная следовала к венчанию в санях, обитых атласом и тафтою. В санях постелен был ковер, и лежали бархатная подушка и перина золотого атласа. Когда Анастасию привезли, сани долго не могли подъехать. Стрельцы бердышами теснили зевак. Вся площадь наполнена была людьми так, что яблоку некуда упасть. Когда Анастасия вышла из возка, по толпе, словно волна прокатилась: до чего хороша была невеста.

Геннадий-блаженный стоял за плотным рядом стрельцов, безбородое лицо его было печально. Он протянул длинные пальцы, чтобы коснуться её платья, но стрелец ударил его прикладом в грудь, и рука отдернулась. Анастасия посмотрела блаженному Геннадию Костромскому прямо в глаза, будто только они двое знали тайну, и прошла дальше в раздвинутое стрельцами узкое пространство. Наконец вошли. Встречал новобрачную владыко митрополит Макарий в золотых ризах.