Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

Они шли и шли. Делали привалы. И опять шли. Перепрыгивали через ручьи. Обходили обвалы. Переплывали реки. За все время пути Алиса так и не встретила “Волчьей ягоды”, а, впрочем, четки были теперь уже не нужны — Ожерелье Джарда оказалось хорошим проводником: интуиция подсказывала Алисе, куда держать путь.

Перед тем, как сделать тот дивный — трагический! — поворот, перед тем, как обогнуть последний утес, сердце дрогнуло — подсказало Алисе: пришли.

Они завернули за угол и…

Чудное зрелище предстало их взору — длинный тоннель, выложенный камнями изириса, тоннель, ведущий в зал этого камня. А там, вдали, в Зале — пиршество соцветий бриллиантов и золота, искристые потоки, как у водопада Джарда…

Только когда они подходили к концу тоннеля, Двин смог выдохнуть победное: — Мы у цели!

Но как только он произнес эти заветные слова…

Страшнее того, что произошло после фразы Двина, Алиса никогда не видела в своей жизни. Чудовищный, нелепый сон — сказала бы она, но это было трагической явью.

В мгновение ока из Зала Изириса выскочил страж — огромный стремительный джард. Одним прыжком он подмял под себя Двина. Последнее, что увидела Алиса перед обмороком, была яркая, алая кровь…

Когда Алиса очнулась, то с ужасом увидела, что джард, неподвижный, но готовый к прыжку, стоит поодаль и не сводит с нее хищных глаз. Стоило Алисе пошевелить пальцем, как он сразу угрожающе зарычал. Значит, она обречена на неподвижность. Между тем, почувствовала Алиса, биоритм кожи джарда диктует ожерелью свою волю — и Ожерелье медленно сжимается у нее на горле.

Да, с горькой иронией подумала она, — кто бы мог предположить, что невинная мистификация закончится такой трагедией. Так или иначе всех их убил джард. Вот он стоит неподалеку, стережет свою последнюю жертву — и эта жертва — она. Именно ей на долю выпала самая страшная смерть, независимо от того, кинется ли на нее животное или сомкнется на шее предательское кольцо…

Алиса повела взглядом и вдруг… В стороне увидела четки “Волчья ягода”, никому не нужные теперь. Усмехаясь, повела взгляд дальше и сразу же впала в беспамятство, узрев труп Двина.

Очнулась вновь — “Господь не дает смерти!..” — от оклика.

— Джа! Джа!.. — звал кто-то приятным голосом. Или ей почудилось?.. Нет.

— Джа! Джа…

Высокий человек в светлом длинном хитоне, с медовыми волосами, успокаивал джарда.

“А ведь это и вправду Джа, — вспомнила Алиса о некогда любимом звере, — Джа…”

Будто почувствовав, что она пришла в себя, человек обернулся. Доброе выражение лица, синие глаза — Алхимик!

Мягко приблизившись к ней, он склонился, погладил ее по щеке и спросил:

— Ты очень испугалась, Алис? Не бойся, я с тобой.

Алиса ошеломленно распахнула глаза, не понимая: где она? что с ней? и в каком она тысячелетии?..

…Они поманили Лисия нездешней гармонией.

Силы земли и неба воплощались в них. Забытые гроты сочетались с отвесными скалами, по граням которых проскальзывали ввысь легкокрылые башни, улетали золотые иглы шпилей. И все эти причуды давнего мастера обрамляли одну-единственную, но несказанную по мощи стихию — Время. Его драгоценное Величество было заключено в радужном стеклянном шаре, где зависли синие мошки цифр и вздрагивали нервные паутинки стрелок циферблата.

Часы заветной старины выставлялись как приманка для дуры-публики перед аукционом, который простучит дробным молотком в ближайшее воскресенье.

Когда по утрам Лисий плелся в скучную, пыльную до удушья, до астмы контору, часы-замок поднимались древним миражом за хаосом стеклянных дверей и витрин, играющих утренними бликами и стремительными, пролетными отражениями свежих красок и жестов нивельцев.

По официальным бумагам и по жизни Лисий Тучков значился и пребывал рядовым гражданином Нивелии — страны, которая… раньше всех… выше многих… дальше некоторых…

Возвращаясь домой, когда солнце краснело от натуги и осознания бессмысленности еще одного дня, Лисий чувствовал себя гремучим змеем, чье вымороченное набрякшее тело нескончаемо тащится по мягкому асфальту. Судьбой отпускалась ему поистине титаническая усталость, такую не грех испытать и министру, но вот жалованье разнилось от министерского также, как отличается поместительный кошель титана от мизерного кошелька пигмея.

Те цены, что дыбились на табличках аукционных вещей, располагали Лисия к бредовым мыслям: уж не окурил ли кто зловещий салон магазина опиумом или гашишем? — рядовой гражданин Нивелии был не силен в наркотиках, он их никогда не видел, как не видел и: Средиземного моря, джунглей, не фальшивого жемчуга, Парижа, колибри, натурального без вытяжки кофе, Мирей Матье живьем — да мало ли чего еще не видел и не нюхал “средний нивелец”. Если бы ему сказали, что ананасы растут прямо из земли, подобно кочанам капусты, он бы высмеял невежду — Лисию грезились ананасовые рощи, из чего вы можете заключить, что и в ананасах он силен не был. Мощь его воображения и сила разума находили применение в другом — в умении распределить свои доходы так, чтобы выкроить к ужину два пучка майской редиски, или изловчиться на килограмм болгарских помидоров, или отжулить у финансового рока пятерку на посещение видео-салона — с безалкогольным коктейлем, целомудренными страстями и сбивчивым синхронным переводом, из которого при желании все-таки можно, не спорьте, извлечь хотя бы приблизительную нить сюжета. Английского, французского, а также испанского, хинди и японского Лисий не знал: его взращивали для Нивелии, а не для каких-то там… всяких там чужедальних берегов.

Предначертанность исконной нивельской судьбы оправдывалась: Лисий за свои сорок три года никуда “за пределы” и не выезжал. Вот только однажды почти случайно — при трагическом стечении обстоятельств — его послали на самый юг Нивелии — но об этом надо вспоминать без спешки, задумчиво, изредка вздыхая и потягивая из бокала терпкую настойку. Тогда, в те две недели, он был сильным. Тогда он был стоиком. Прошлой осенью. А сейчас, заразившись конторской сонливостью, одурев от едкой пыли, съежившись от мизерного жалованья, вновь стал амебой, вновь превратился в расплывчатое нечто — оно.

Уже не Лисий Тучков остановился у стеклянных дверей художественного магазина, а разбухшее безвольное существо, эдакое Лисие Тучково, которое захватным взглядом втягивало в себя праздничный храм времени, громоздившийся на специальной мореного дуба подставке за прилавком.