Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

— Диаманда.

— Никогда не слышал такого имени. Диана — знаю.

— Она изящна?

— Кто?

— Эта Диана.

— Богиня Диана, наверное, изящна и ловка — с другой Дианой не посчастливилось познакомиться. Лисий спохватился: — Но “Диаманда” еще полнозвучнее.

Довольно уместная похвала ее имени польстила Анде, но все же она уточнила:

— Не показалось помпезным?

— Нет.

Почувствовав, что обсуждение ее имени затянулось, характеризует хозяйку с самой нежелательной стороны гипертрофированных амбиций, Анда поиграла брелоком.

— Ты профессиональный спасатель, Ий?

— Сомневаешься в том, в надежных ли ты руках? — Лисий выпалил это машинально, но Анда воспользовалась его оплошностью с плутовским проворством, уточнив:

— А разве я — в твоих руках? — причем, сумела вложить в вопрос такой подтекст, что Лисий стушевался. Благо, раздражение всегда действовало на него как сила собирательная, поэтому, еще раз проверив свою экипировку, посоветовал ей тоном отца-наставника:

— Поспи часок и — двинем.

— Уснешь здесь — так холодно, — проскулила Анда, вовсе ничего плохого не подразумевая, но он вдруг взбесился:

— Мне надоели твои скабрезные намеки! — выпалив обвинение, так прянул головой, что ударился о каменный свод “грота”, и застонал. Далекая от мстительности, Анда сморщилась в сочувственной гримасе, посетовала:

— Больно…

Застыдившись истеричного всплеска, Лисий объяснил:

— Куртку пришлось сбросить, был очень узкий лаз. Хлебни еще настойки — согреешься и быстрее уснешь.

Обрадовавшись, что не поссорились, Анда предложила:

— А давай вместе выпьем. За успех нашего избавления! Как это у вас говорится — на посошок!

“У вас, — отметил про себя Лисий. — Точно нездешняя.” Мысль о посошке пришлась ему по душе. Более того, если говорить честно, он восхищался жизнестойкостью Диаманды. На его глазах происходила сказочная — а он отвык от сказок — метаморфоза: в сыром холодном подземелье, страшном своей трагической памятью, маленькое существо — а Лисий воспринимал это существо как частичку недавней трагедии — превращалось из потерянного жалкого комочка, в котором еле удерживалась живая душа, в бодрое веселое создание. Так уж случилось, что именно здесь, в неприютной пещере, ему выпало наблюдать триумф извечного женского начала: способная творить новую жизнь сейчас как бы заново рождала самое себя.

“Откуда такая жизнестойкость?” — недоумевая, разве что не спросил вслух Лисий — спасатель, рискующий остаться без работы, ведь титаническое дело спасения, возвращения себя к жизни забрала в свои руки спасаемая. Страх показаться неделикатным уберег его от нетактичного вопроса, но, как это часто бывает в маленьком замкнутом помещении, вопрос словно завис в воздухе. Уловив его, Анда вроде бы безадресно прошептала, на самом деле — ответила Лисию:

— Бог дает силы.

Окаянный безбожник Лисий усмехнулся: если под богом понимать изначальное, женское, вечное — тогда да. Приподняв слабую еще руку с жестяным стаканчиком, Анда хотела произнести тост, но…

О чем намеревалась сказать, слегка коверкая речь забавным акцентом, эта полутаинственная женщина, свалившаяся на него с небес, вернее, до последней капли сил ожидавшая его в преисподней?.. Об их украденной у судьбы невероятной встрече? О грядущем избавлении?

…Но своды Пещеры судорожно качнулись, и убогий жестяной стакан встречи выпал из ее руки, да и сама рука опала, как подрубленная ветвь. В тот же миг с предательским злорадством к ее глазам метнулась дымка катастрофы и застыла там, но ненадолго, потому что через несколько секунд была погребена тяжелыми смертельно уставшими веками.

Диаманда впала в забытье. Лисий рванулся к ней, еще не осознавая происходящего вокруг. Все многообразие мира, жестокого порой, было для него сейчас темной пустотой, в которой пламенем свечи горело одно пятнышко — тонкое прозрачное лицо Анды. “Я сглазил, я сглазил,”— приговаривал несуеверный Лисий, для которого раньше — ни бога ни черта.

Поймав себя на беспомощных причитаниях древней бабки, умолк. И тогда в тишину властно вступил новый гулкий звук — рокот взбудораженных каменных пластов. Пещера Волхвов вздрогнула от тягостных воспоминаний.

Если бы Анда пребывала в сознании, она подсказала бы несведущему в мистике Лисию, что это заметались по сырому подземелью призраки волхвов, сетуя, колдуя, прорицая…

Агония Пещеры длилась секунды, но что-то случилось со Временем, потому что секунды эти сделались объемными, наполнившись ужасом древних волхвов, осознанием Лисием утраты десятков жизней — и еще двух, нечеловеческим воплем протеста, который удушила едкая пыль руин.

Ошеломленному Лисию казалось, что перед ним, воочию, воплотился крах мира, не сумевшего прийти к своей гармонии, не нашедшего золотых пропорций в сочетании и противоборствах страстей…

Мир рухнул.

Когда рассеялась едкая пыль краха, Лисий увидел, что их лаз на волю — пуповина освобождения, упование на спасение — их лаз завален.

Сознание беспомощности раздавило Лисия. И он решил умереть. Он лежал на каменном ложе рядом с незнакомой по сути и самой близкой из всего мира женщиной — Андой — и призывал смерть, в любом обличье: будь то рухнувший свод или яростный столб огня — ему было все равно, если речь идет о стремительном конце, лишь бы не тягостное пустынное томление медленного ухода. Существовал и еще один способ ухода рывком — самоуничтожение, и Лисий воспользовался бы им, если бы не слабая свеча Андиной жизни, еще тлевшая рядом. Он не мог закончить свой путь предательством. Оставалось ждать милости судьбы — Лисий усмехнулся — садистской милости…

Итак, предстояло сгнить здесь, в волчьей яме, — это неостроумное открытие показалось Лисию истиной и он возился с ним, перелицовывая на разные лады в болезненном воображении, пока рядом не раздалось детское причмокивание: Анда втягивала воздух — просила пить или уже наслаждалась медовой влагой в солнечном “неземном” сне? Не стоило гадать, потому что вторая истина, главная, истина жизни, цепкой до самого конца, истина надежды открылась ему просто и зримо. И он начал заботиться об Анде, в истовости сиделки утопив горечь. Снял рубашку, скатал ее в подобие валика и долго устраивал валик в ее изголовье, все не находя самой удобной, на его взгляд, формы. Заметив, что сквозь повязку просочилась кровь, перебинтовал левую руку. Даже поправил камни в изножье. Но венцом его забот явилось кормление безжизненной Анды. Лисий не знал, можно ли это, когда человек в забытьи, поэтому проделывал все с величайшей осторожностью, следя за реакцией Анды, за соской, то и дело подправляя ее.

В конце концов ухищрения неуклюжей няньки повлекли за собой неожиданные результаты.