Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

Имитированная давним мастером скала напомнила Лисию то единственное место в Нивелии, где он был сильным, где был он несгибаемым и… нежным.

С этим воспоминанием тяжко жилось: с ним не совмещались затхлая контора, учитывание каждого гроша, привычка к вечным унижениям; Лисий умертвлял воспоминание, а оно, воспользовавшись любым пустяком, воскрешало самое себя, живыми яркими красками воссоздав Пещеру Волхвов.

— … Шепните — и мы услышим вас, — тихо упрямо повторяли спасатели в микрофоны. Готовый спуститься в расселину — лишь бы донесся шепот — вместе со всеми ждал подземных шорохов Лисий.

Он приехал сюда на второй день после того, как в Вопле Демона — вдыбленном природой южном районе Нивелии — взбунтовались горы. Страшен и человеческий бунт, но бунт гор с гибельными обвалами, раскаленными лавами, с запредельной сатанинской беспощадностью — смертелен.

— … Соберите остатки сил, и шепните, — заклинали спасатели израненную Пещеру Волхвов, в переходах которой, между рухнувшими глыбами, в трещинах, томились, страдали, ждали помощи и умирали люди, пустившиеся в беспечный вояж, чтобы восхититься ожерельем сталактитов; прервавшие вояж, чтобы, испив по-древнему дикую чашу страданий, умереть в чреве земли.

Если бы кто-то из них сумел выдавить хоть один слог — Лисий, в юности баловавшийся альпинизмом, был готов ринуться на зов: перед спасателями лежала карта Вопля Демона, на которую быстрой рукой нанесли раны гор, а пунктиром прострелили возможные маршруты помощи, человечьей помощи тем, кого земля удерживала в своем чреве.

… Сообщили: там были туристы с Ликуй-острова, — сказал старший, и в воображении Лисия прокрутился радужный диск: далекий, кажется, тропический остров с ребячьим призывом в названии — Ликуй! — ананасовые рощи, маслиновые, легкие веранды с бамбуковыми занавесками, где сухие фаланги бамбука, перешептываясь… Зашуршало, будто шорох бамбука донесся с Ликуй-острова. И спустя месяцы Лисий не мог избавиться от бредовой мысли, что это он, своим лихорадочно-ярким видением островного уголка, магически притянул тот шепот. Замерев, старший победным жестом вскинул вверх руку: слушайте все! в Пещере Волхвов — жизнь. В оцепенении надежды спасатели смаковали шорох, заклиная его: продлись, продлись словом, слогом, если не сможешь — хотя бы звуком.

Из незнакомых теперь, загадочных израненных глубин пробилась тень детского — женского? — голоса.

— … ан-да… — Или “ам-ба”?

Ждали. Приемные устройства засекли квадрат. Старший прочертил по карте маршрут — Лисий кивнул: в расселину на поясе, там — через боковой лаз. Ждали три полновесных секунды — шепот не повторился.

— Ребенок, — сдавленным больным голосом сказал пожилой спасатель. — Играют когда в казаки-разбойники, амба — значит конец…

Лисий глянул. Последнее, что увидел он на поверхности, — седину пожилого. Скользнув в расселину, Лисий уносил это впечатление — дымчатое пятно седины, теплоту слов старика о детских играх.

— С богом! — донеслось сверху: старший сулил ему могущественного попутчика, недра пещеры сулили неизвестность.

Пронырнув через боковой лаз в подземелье, Лисий начал тягаться в сноровке и упрямстве со всей Пещерой, что после трагедии превратилась в ад с ухищрениями каменных головоломок, с неожиданными гильотинами сталактитовых лезвий, с кипящими котлами усталой лавы. “Еще не амба, парень,” — шептал Лисий, пробиваясь к благородному квадрату земли, сохранившему жизнь “воробышку”. По логике последнего наземного впечатления детской игры в “казаки-разбойники” Лисий призывал непроходимые обвалы расступиться перед ним; раза два возмечтал обратиться в птицу, чтобы пролететь под сводом, раза три — в крота, дабы протянуться в нечеловечески узкую лазейку — эти уловки взбадривали его, заставляли его иронизировать над своей слабостью и тем самым приводили к мелким, по шажочку, победам, венцом которых явился заветный угол Пещеры Волхвов. Когда до “мальчишки с амбой” оставалось шагов пять — не земных, размашистых, а подстерегаемых подземным коварством, выверенных, скованных — Лисий дал себе зарок: если не накроет здесь, не раздавит вместе с мальчишкой, если вытащу его — усыновлю, перед богом клянусь — усыновлю; Вопль Демона перетряхнуло так, что родственников у него наверняка не осталось — усыновлю! жена с дочерью, конечно, будут против: нас прокормить не можешь, а туда же… А пошли они обе в задницу! — усыновлю парня.

Измываясь над Лисием, неуклюжим презренным земным червем, Пещера Волхвов вместе с тем начинала оценивать его бычье упорство, нахрап, и уже расплачивалась с ним золотом опыта, придав ему дар звериного чутья: спасатель проскальзывал через гибельное место за пол-секунды до нового обвала, вжимался в стену наскальным рисунком, а потом вновь фанатично полз вперед.

Чутье, дарованное ему Пещерой, подсказало: здесь! — когда он увидел подобие маленького грота, образованного одичалыми камнями. Успокоившись после ярости бунта, остыв, валуны и сколы пещерных стен сложились в мирный грот с неопасным, будто отшлифованным, лазом, куда мог протиснуться Лисий, вдруг оторопевший в конце сатанинского пути: а если он полз к неживому?.. Вползать в “грот”, но очутиться в склепе, рядом с мертвым?..

…После секундной заминки ринулся туда…

Внутри грота лежала… женщина… Небольшая, худая — скудненькая, как сразу нарек ее Лисий. “Почему в длинном платье?” — поразился он. Ровный мерцающий круг света от фонарика выявил — брюки. На свет она приоткрыла глаза, в которых стояла дымка.

— Вы видите меня? — спросил он, не задумываясь над содержанием вопроса: важно было утвердить в этой звериной по степени одичалости Пещере присутствие второго человека, возвестить: к первому, израненному, изнуренному, наконец-таки дошел второй, сильный, принесший избавление.

Женщина не ответила — отсветы конца мира, свидетелем чего она явилась, еще довлели ей, вплетаясь в полубредовые, полупамятные видения. Дымка стелилась над женщиной, над недавним демоническим прошлым Пещеры Волхвов. Ее бред, который часы назад стервенился гибельной явью, излучал энергию такой силы, что Лисий на минуту вместе с ней оказался в гибельном сгустке стихии: горели камни, дымились и рушились своды, погребая под собой грезы, надежды, упования. Вместе со скудненькой они заново перестрадали минуту апокалипсиса…

Кровавый бунт стихии выдохся. Притихла Пещера Волхвов, прислушиваясь к себе: жива?..

Отгремел рокот, погасли огни, истаяли дымы…

А в этом углу Пещеры камни даже успели притвориться эдакими миролюбивыми существами, которые ласково жмутся друг к другу, привнося в мир покой, тишину, благоденствие, умащивая собой нору для живого человека, создавая каменное, но уютное ложе для этой страдающей женщины, в чьих глазах так и будет теперь клубиться дымка, загадочная для наивных, не прошедших сквозь ад.