Динни Пэн - Сокровища Джарда. Западня XX века. Ловушка для Марианны. Казнить палача. Тайна рабыни Изауры

— А ничего я вам не должна! И ничего подтверждать не буду! — Бунт всегда униженной, ласковой, раболепной Аси окончательно добил Еремеева: он еще погрузнел и растекся на пеньке. Сумел только выдавить:

— Если меня здесь хватит удар — на вашей со-вести…

— Э-э-э! — отмахнулась Юлия с бравадой. — Вон сколько прегрешений на вашей совести, а вы — жируете!

Застывший изваянием Дис по-мужски напомнил:

— Итак?

Еремеев захлебнулся, как будто смертная агония подкатила к нему раньше назначенного срока. Хриза брезгливо посмотрела на жирное, пунцовое, хрюкающее и сказала:

— Никто не имеет права никого лишать жизни. И мы не присваиваем себе этого сатанинского права. Живите и дальше, раз вам позволяет совесть. Я хочу только, чтобы у вас было время для размышлений о содеянном.

Возглавив операцию, она дирижерскими жестами показывала, что и как надо сделать, а Юлия и Дис с проворством умелых подручных помогали ей.

Через три минуты живая туша Еремеева — что таким, как он, подеется! — висела на могучем дубовом суку вниз головой. Ничего страшного не произошло, если не считать, что туша обмочилась. Когда ватага покидала ее, туша сумела выдавить:

— Оскорбление… чести… и достоинства.

— Слава богу, вы вспомнили о таких понятиях, как честь и достоинство, — задумчиво подытожила Хриза и не сдержалась, шепнула: — Почаще теперь вспоминай и Орфея.

— Что? — застонал Еремеев.

“Ну, почему я не сдержалась?!” — горько укорила себя Хриза. Заглушая Еремеева, поторопила всех:

— Быстрее! Вон на дальнюю аллею уже такси подошло! Быстрее! Ася, вы…

— Я с вами!

Суматоху перекрывали вопли Еремеева:

— Юлия! Юленька! Дочка!

Задохнувшись от негодования, Юлия фыркнула:

— Дочку нашел! Подонок! Ты только подумай, Дис!

В ответ Дис крепко прижал ее к себе, приподнимая над землей, увлекая к дальней аллее, к побегу.

Напоследок всех умилила Ася: когда уселись в заказанное заранее такси, она торжественно объявила:

— Мы отбываем отмщенные!

“Как я могла упомянуть это прозвище — Орфей, — ругала себя Хриза, — он сразу обо всем догадался — не забыл!”

“Значит, он ощутил во мне слабинку, — негодовала Юлия, — раз позвал наглец: дочка!” Почувствовав, как она возбуждена, Дис положил ладонь на ее руку. Конечно, он испытывал неудобство от того, что за Юлией сидит Ася, но стыд, раскаяние, вина перед Асей словно меркли: его ладонь лежала на руке Юлии — девочки с обрыва над морем.

Ася же, наоборот, пребывала в ликующем состоянии победительницы: наконец-то она вместе с друзьями указала Еремееву, а тем самым и Алазанской, их истинное место, если брать во внимание шкалу человеческих ценностей. Нагнувшись вперед, к Хризе, предупредила шепотом:

— Думаю, он вскоре вышлет погоню.

— Не сомневаюсь.

— Вообще, Хриза, несмотря на все — роскошь, мнимое величие, положение — он глубоко ущемленный человек. И в жизни у него были свои трагедии. Поверите ли, что много лет назад у него похитили дочь…

В темном салоне такси сверкнул влажный глаз Хризы: что, Ася догадалась? Нет, продолжает как ни в чем не бывало:

— …Искали, искали — все без толку!

— Они никогда не рассказывали: ни он, ни она, — тихо сказала Хриза.

— На эту тему в семье наложено табу, но, уверяю вас, рана не зажила, тем более… — Ася притиснула губы плотнее к уху, — тем более, мне кажется, но это мое сугубо субъективное мнение: мне кажется, похищение каким-то образом было связано с какими-то обязательствами или… ошибками самого…

— Возможно, ведь он — непорядочный человек.

— Постарается захлопнуть нас в западне, но я предлагаю…

— О чем вы шепчетесь? — наклонилась Юлия. — Нам тоже интересно.

— …Я предлагаю, — продолжала Ася, — во избежание всяких недоразумений высадиться здесь, километра через три…

— В ночном лесу так неприютно, — пожаловалась Юлия. — Хотя…

— Приют есть! — пообещала Ася. — Неподалеку недостроенная дача. Не охраняется. Строили для одного чинуши, попользоваться не успел — как пишут в газетах: “сдуло ветром перемен”.

— Я — за, — согласилась Хриза, а вслед за ней и Юлия с Дисом.

Через три километра они остановили такси и высадились.

Приют оказался громоздким, загадочным, с множеством лесенок и закоулков, но и с камином, который Дис сумел растопить.

В мезонине, куда она увлекла Юлию, в таинственной полутьме, Хриза заявила дочери:

— Я должна сделать тебе крайне важное признание.

— И с какой фараоновской торжественностью! — шутливо восхитилась Юлия, не привыкшая к материнской напыщенности.

— Это серьезно, Юлия. Гораздо серьезнее, даже трагичнее, чем ты думаешь. Я виновата перед тобой. Очень. — Чуть ли не впервые в жизни Хриза не находила нужных слов.

“Значит, мои догадки верны”,— подумала Юлия и ринулась на помощь Хризе:

— Ты, видимо, хочешь порассуждать…

— Нет, демагогия здесь ни при чем! — вспылила Хриза, но дочь упорно продолжала:

— …Порассуждать о родстве кровном и… о родстве духовном…

— Ты знаешь?! — ошеломленно выдохнула Хриза. — Откуда?!

— Я догадалась, мама, — ласково сказала Юлия. — Однажды Ася мельком упомянула о том, что у Еремеевых двадцать лет назад была похищена дочь. Я тогда не подумала, нет, но, видимо, это запало в подсознание. Потом — кое-какие сопоставления, прикидки. А когда он заорал: дочка! — я поняла, что этот бред, который пришел мне в голову, — правда… Я так благодарна тебе…

— За что?! — горько охнула Хриза. — За то, что нам приходилось переезжать с места на место? У них ты жила бы как принцесса… Я виновата перед тобой, но я — и это единственное мое оправдание — я любила и люблю тебя больше всех и всего на свете…

— А я — тебя, мама, — прошептала Юлия. — И еще — Диса.

— Если они догонят нас, они потребуют тебя, Юлия.

— Ну, — присвистнула та. — Я уже совершеннолетняя, слава богу. — Она подошла к проему на балкон, где, сияя, остановилась любопытная луна, и сделала свое признание таким тоном, каким люди высказывают лишь самое сокровенное: — В краю запретов ты сумела воспитать меня вольной — а что может быть дороже этого?

Вопрос растворился в ночи без ответа — праздничная яркость луны, величие замершего леса стали ответом.

— Ты ведь была совсем молодой и уже — такая воля: решиться на похищение! — восхитилась Юлия. — Ты выкрала меня из удушливой западни, мама.

— Не окуривай меня фимиамом, Юленька, — попросила та. — Ты взрослая, понимаешь, что похищение было задумано как месть. Я оставила ему записку: “Потеряв дочь, вспоминай Орфея”. Когда около дуба упомянула об Орфее — он начал бесноваться, он — догадался, вспомнил!.. Но я уверяю тебя, что путь мести сразу, за один день общения с тобой, крошкой, перерос в путь любви.