Марина Крамер - Силиконовая надежда

– Как официально, – хмыкнул он и сел за стол напротив Анны.

– Что плохого в официальности?

– Это не просто пациентка, это ребенок.

– И что? У нас в реабилитации сейчас четверо детей. Предлагаете сюсюкать и пускать пузыри от умиления? Прежде всего эти дети сейчас наши пациенты, мы им обязаны помогать, а не умиляться.

Мажаров молчал, упрямо наклонив голову, и я вдруг поняла, о чем он думал в этот момент. О том, что такая старая дева, как я, у которой ни ребенка, ни котенка, не должна вообще рассуждать о детях. Но на это я могла возразить – сам Мажаров женат не был и детей тоже не имел, так что мы равны. И я предпочитаю смотреть на ситуацию с позиции врача, а не умиляющейся клуши. Мое дело – восстанавливать детям здоровье, а сюсюкают с ними пусть их родители.

– Да у вас вообще сердце-то есть? – вдруг поднял голову Мажаров. – Этот ребенок живет в аду!

– Я уверена, что ваша эмоциональная речь очень поможет вам, когда полицейские приедут, чтобы задержать вас по подозрению в похищении ребенка. – Нет, мне не было обидно – Мажаров был далеко не первым человеком, сказавшим мне подобное. Меня раздражало то, что этот человек, без году неделя работающий в моей клинике, уже пытается нарушать заведенные здесь порядки, а я подобного терпеть ни от кого не собиралась, даже от такого блестящего хирурга, как Матвей Мажаров.

– Не сомневаюсь, что в полицию вы уже позвонили.

– Матвей Иванович, не стоит так говорить, – вмешалась Анна. – Я тоже на вашей стороне, но и Аделина Эдуардовна девочке не враг, она просто ищет способ помочь ей законно. Согласитесь – сейчас все выглядит так, словно Настю действительно похитили.

– Ну, так в первую очередь это ее соседка все устроила.

– Очень элегантно, – усмехнулась я, – очень элегантно и красиво обвинять женщину, которая, перепугавшись, кинулась искать помощи там, где ее непременно бы оказали. Вам, Матвей Иванович, нужно было сразу позвонить мне, понятно? Сразу – а не через полтора часа! Нам пока везет, что ребенка еще не ищут, а сюда едет представитель опеки. И хватит нападать друг на друга, давайте думать, как выкрутиться из ситуации без потерь для всех. Девочке нужна операция, а для этого – либо согласие родителей, либо согласие опекуна.

– Если отец состоит в секте, то, скорее всего, мы от него ничего не получим, а мать там, я так понял, вообще вместо инкубатора – рожай и молчи, – буркнул Мажаров.

– Значит, у нас вся надежда на сотрудников опеки. Если я правильно понимаю, то многодетные семьи обычно находятся под наблюдением?

– Ну, должно быть так, а вот как на деле – черт его знает…

– Погодите, – вдруг сказала Анна, вынимая из кармана униформы мобильный телефон. – Можно ведь позвонить Инге Иосифовне, вдруг она знает?

Мы переглянулись с Мажаровым и согласно закивали. Пока Анна пыталась дозвониться до соседки Котовых, я обдумывала дальнейшие шаги. Хорошо, представитель опеки приедет, поговорит с девочкой. Дальше что? Отец может попытаться забрать ее отсюда, и как я могу помешать этому? Пока не будет документа, по которому Настя не должна возвращаться в семью, я ничего не могу поделать. Даже запретить охране впускать его на территорию.

– Их семья давно находится под наблюдением, – отложив на стол мобильный, произнесла Анна. – Регулярно приходят с проверками, но никогда ничего криминального не выявляли.

– Но почему-то же наблюдают? – спросил Мажаров, и Анна вздохнула:

– Пожаловалась классный руководитель Насти, девочка редко ходит в школу и, естественно, не успевает по многим предметам. Но тут вот какая вещь… Инга Иосифовна сказала, что учительница эта уволилась из школы практически сразу после того, как жалобу эту подала. Вроде как что-то у нее дома произошло.

– Думаете, это как-то связано с отцом семейства? – спросила я, потому что мне лично как-то сразу так и показалось.

– Никто не знает. Но возможно, что это и так, – с сомнением проговорила Анна.

– Давайте рассчитывать на худшее, – сказала я, глядя в окно.

– С чего вдруг? Вы всерьез думаете, что отец девочки может нам как-то навредить? – удивился Мажаров.

Он меня раздражал. Вот просто каждую секунду, каждым словом, всем своим видом – и я не могла объяснить себе причину этого раздражения.

– Вы, Матвей Иванович, можете думать все, что вам заблагорассудится, а я отвечаю за все, что происходит на территории моей клиники. И меньше всего мне нужно, чтобы какой-то сумасшедший устроил тут резню, например. И уж лучше я буду рассчитывать именно на такой вариант и приму все меры, зато потом расслаблюсь и выдохну, чем отнесусь ко всему происходящему беспечно и буду вынуждена давать показания, к примеру.

– Да это же смешно! – Мажаров откинулся на спинку стула и забросил за голову свои ручищи – накачанные такие бицепсы, выпиравшие из-под коротких рукавов темно-синей хирургической робы. – Давайте еще спецназ подтянем.

– Надо будет – подтянем, – кивнула я, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение, и тут, к счастью, вошел психолог. – Евгений Михайлович, вы вовремя. – «Иначе я бы сейчас пристукнула этого самоуверенного самца», – добавила я про себя. – Есть какие-то новости?

– Есть, – кивнул он, отодвигая стул и садясь. – Вы были правы, ребенок подвергается насилию, но скорее больше психологическому, хотя рукоприкладство тоже не исключено. Кстати, ожог получен в результате ссоры с отцом. Девочка жарила мясо и сделала что-то не то. Отец взял сковороду и швырнул в нее, масло выплеснулось, попало в лицо, она выскочила из квартиры и спряталась где-то в подъезде, ждала, когда отец снова уйдет на работу. Тут ее соседка и нашла.

Я вдруг увидела выражение лица Анны – минутное торжество в ее глазах сменилось ужасом, она оказалась права в своих подозрениях, но причина этой догадливости до сих пор мешала ей жить.

– То есть формально мы имеем основания для изъятия ребенка из семьи, – заключил психолог. – Девочка очень запугана, при упоминании об отце сжимается в комок, замыкается. Я попросил сестру укол ей сделать успокоительный, надеюсь, никто не возражает?

– Нет, – сказала я. – Спасибо, Евгений Михайлович, оформите, пожалуйста, запись в истории и задержитесь до приезда представителя опеки.

– Конечно. Я буду у себя.

Психолог ушел, а я посмотрела на Мажарова:

– Ну, теперь что скажете?

– Что останусь сегодня дежурить.

– Нет, не останетесь. Я сказала это не для того, чтобы вы тут из себя Рэмбо строили, а для того, чтобы поняли – не каждая ситуация так уж проста, как выглядит в первый момент.

– Вы любите быть во всем правой, да, Аделина Эдуардовна? – не отводя взгляда, спросил он. – Ну, так ваша взяла – я ошибся, должен был сперва с вами обговорить. Все, я признал вину – вы довольны? Но дело-то не в вас, а в девочке, которая живет в кошмаре и теперь нуждается в операции. И если бы можно было все отмотать назад, я поступил бы так же – сперва оказал помощь, а потом уж пошел на доклад к вам. Если вы не можете смириться с таким подходом, то можете предложить мне уволиться.