Марина Крамер - Силиконовая надежда

Разговаривать на эту тему не хотелось, но если уклониться сейчас, Оксана непременно вернется к этому дома, при Севе, а этого я совсем не хотела. Потому все же ответила неохотно:

– Один умный человек сказал – нельзя платить шантажистам. Но что делать, когда меня атакуют день и ночь, когда я не представляю, как избавиться от назойливых писем, телефонных звонков и прочих прелестей, связанных с долгами? И даже в полицию я не могу обратиться…

– А в полицию-то почему нет? У тебя такие связи, что наверняка найдется кто-то и там.

– Оксан, ты не понимаешь, как это работает, да? Перечисляя на присланный мне в смс-сообщении номер банковской карты деньги, я отлично знаю, что в ту же секунду, как я их переведу, кто-то чужой снимет их и заблокирует карту, наверняка оформленную на подставное лицо – и никакая служба безопасности, никакая полиция ничего не смогут с этим сделать. Суммы становятся все крупнее, и пока у меня есть возможность их отдавать, но что будет в ближайшем будущем? – Я открыла окно и закурила. – Если я буду нервничать, то не смогу оперировать, следовательно, дела в клинике пойдут уже не так бодро и весело, как мне бы хотелось, и я не смогу погашать этот чертов долг. Что будет тогда? Мне предлагали выход – продать клинику. Но как, как я могу продать то, во что вложила столько сил и труда? Это равносильно просьбе продать собственного ребенка…

– Ты утрируешь, конечно. Но клинику продавать… да, это совершенно не выход. А виновнику торжества ты не хочешь все-таки по шее надавать? – Оксана раздула ноздри и возмущенно проговорила: – Вот я бы точно для профилактики накостыляла.

– Он мой брат. Он совершенно один, я не могу его бросить и скандалить с ним тоже не могу, он и так не в себе после смерти мамы.

– Драгун, ты идиотка? Ваша мама умерла шесть лет назад! И Колька был не грудной, а вполне сформировавшийся и обнаглевший негодяй. Ты колотишься, чтобы ему же уровень жизни обеспечивать, а он тебя обирает!

– Не говори глупостей.

– Глупостей?! Да вы из него сделали бледную немочь, зацикленную только на себе! Он же вообще никого вокруг не замечает, думает, что ему все должны!

– Ну, положим, в этом вы с ним сходитесь. Тебе тоже все должны – у тебя ведь не было отца. Так вот у него нет еще и матери. Чем ты лучше?

Оксана на секунду оторопела, даже рот приоткрыла, но быстро овладела собой и снова ринулась в нападение:

– Я?! Да я как минимум женщина, и мне свойственно ждать, что за меня решат, сделают и заработают! А он мужик, он сам должен делать все это, да еще и ответственность на себя брать за кого-то. Вот за тебя, например, если уж жену пока не завел! И матери он лишился в девятнадцать, а не в шесть! И к тому моменту уже давно и успешно ее обманывал – с твоей, кстати, помощью! Это ты виновата в том, что покрывала его и оплачивала его мелкие долги! А теперь он навесил на тебя такое, о чем вслух даже страшно говорить!

– Не кричи, а? – поморщилась я, потому что голос подруги перекрывал даже лившуюся из динамиков довольно громкую музыку. – Перепонки полопаются…

– Да у тебя мозги полопались, Аделина! Ну, сама подумай – а если ты не выплатишь этот долг? А ты ведь не выплатишь, сама сказала! Тогда – что? Тебе придется продать клинику, иначе твоего братца драгоценного тебе начнут по частям присылать – в бандерольках! «Собери Николеньку» – хирургическая головоломка для бестолковых барышень старше тридцати пяти!

В другое время я бы посмеялась над довольно остроумной фразой Оксаны, но сейчас она касалась моего брата, и смешно мне совершенно не было. Самое ужасное, что подруга права во всем – и в том, что я сама сделала Николеньку таким, и в том, что я никогда не разберусь с этим долгом самостоятельно, и в том, что могу в конце концов потерять брата.

Оксана, выплеснув гнев, умолкла и молчала до самого своего двора, только припарковавшись, бросила:

– Давай при Севке не будем, он слабонервный, расстроится.

– Разумеется.

Из распахнувшейся двери в квартиру на нас сразу же повеяло такими ароматами, что я даже забыла, что буквально за десять минут до этого мы говорили о не самых приятных вещах. Сева, высокий, чуть полноватый, с седой щетиной и таким же ежиком волос на голове, улыбаясь, вытирал руки о повязанный вокруг бедер клетчатый передник:

– Ой, девочки, как вы вовремя! Кролику буквально пять минут осталось, как раз успеете руки вымыть, а я пока салатик дорежу. Делечка, я так рад тебя видеть. – Он растопырил руки, приглашая меня обняться, а Оксана, небрежно чмокнув мужа в щеку, сказала:

– Всеволод Сергеевич, похоже, уже слегка отметил твой визит, дорогая, – и у Севы между бровей сразу залегла морщина:

– Ну, Ксан, чего ты… немного вина выпил.

– Ты винный алкоголик, Владыкин. Деля, тапочки твои в кармане.

Да, в этом доме водилась такая вещь, как «мои» тапочки, – их Оксана никому не давала и всякий раз убирала в специальный карман на вешалке.

Аромат из кухни заставлял забывать обо всем, хотелось быстрее вымыть руки и впиться зубами в кусок мяса, готовить которое лучше Севы умела только Анна. Сева был кулинаром по призванию, и если бы пошел по этой стезе, а не выбрал журналистику, то, мне кажется, добился бы куда больших высот. Нет, он и журналистом был хорошим, но по сравнению с тушеным кроликом статьи его нравились мне куда меньше.

Стол был уже накрыт, Сева, разумеется, уже откупорил бутылку белого французского вина, а сам ловко дорезал помидоры и огурцы в большую прозрачную миску. Мне очень нравилось наблюдать за тем, как он колдует в кухне, в этом было столько изящества, которого совершенно не предполагали внешность Севы и его какая-то врожденная неуклюжесть. Сева громил все, к чему прикасался, Оксана раз в месяц пополняла запасы тарелок и стаканов, меняла пепельницы и дозаторы для мыла в ванной – у Севы все валилось из рук. Но при этом готовил он так ловко и аккуратно, что можно было подумать, будто их в семье двое – Сева-аккуратист и Сева-крушитель.

– Садись, Делечка, я сейчас заправлю, и будем есть. Кролик тоже уже готов.

– Да уж это еще на площадке чувствуется. Если честно, я такая голодная… – призналась я, вспомнив, что сегодня пропустила и обед, и ужин в клинике.

Я забралась в любимый уголок между столом и холодильником, это тоже было «мое» место, и Сева тут же возник рядом с бутылкой вина в руке:

– Я знаю, что ты не пьешь, особенно на неделе, но мы по чуть-чуть, просто для разговора.

Поймав взгляд вошедшей в кухню Оксаны, я согласно кивнула – если я не поддержу компанию, Сева непременно уничтожит всю бутылку один и, если позволит время, сбегает за второй, а Оксанка очень тяжело переносила его пьянство. Нет, Сева не был алкоголиком в том смысле, что напивался до беспамятства, гонял жену, дебоширил, нет. Наоборот, выпив, и без того мягкий по характеру Сева становился совершенно плюшевым, улыбался, любил сентиментальные фильмы – такие, чтобы слезу пустить в конце. Он в этом состоянии много работал, заканчивал статьи или планы лекций, если бы не одно «но» – делал он это под оглушительную музыку, и никакие попытки воззвать к его совести не помогали. Оксана нервничала, плакала, умоляла, ругалась, но Сева в ответ только улыбался и продолжал работать.