Марина Крамер - Силиконовая надежда

– Не думаю. Я тоже кое-что видела.

Он оживился:

– Ну-ка, ну-ка…

Я рассказала о луче света в подвале, и Матвей, подумав пару минут, произнес:

– Выходит, и мне не показалось. Как думаешь: что это могло быть?

– Представления не имею. Но начальник охраны должен все проверить, Анна к нему пошла. Кстати, еще раз извини за вчерашнее.

– Да я уже забыл, – отмахнулся Мажаров. – Ты лучше вот что скажи. Этот Одинцов… ну, представитель министерства – ему от тебя что нужно?

– Ты откуда это взял?

– Ну, зря, что ли, он вчера чуть дяде Славе глотку не передавил? – усмехнулся Мажаров. – Тебя, говорят, прямо к шлагбауму требовал.

Я лихорадочно соображала, что сказать, но тут мне несказанно повезло – Мажарова вызвали куда-то в отделение, и он выскочил из моей палаты.

Н-да, определенно Павел решил испортить мне жизнь, и это ему, похоже, вполне может оказаться по силам. Надо что-то срочно предпринять. Но, пока я думала, Одинцов, оказывается, действовал и появился в моих владениях с новой легендой и проверяющими из горздрава. Об этом мне сообщила прибежавшая Аллочка:

– Васильков в панике, спрашивает, что делать.

– А что делать? Пусть покажет все, что захочет увидеть проверяющий. Нам скрывать нечего.

– А этот… из министерства?

– Ну, проводи его сразу сюда, все равно ведь прорвется.

Алла ушла, а я вынула из тумбочки халат, кое-как надела его, собрала волосы и, подняв изголовье кровати, села и принялась ждать гостя.

Это не отняло много времени – Одинцов явился в сопровождении Аллы примерно минут через двадцать, в руках держал огромный букет роз – успел, видимо, забыть, что розы я не люблю. Очевидно, мой внешний вид не соответствовал той картине, что Павел нарисовал в своей голове, потому что на пороге он остановился и слегка побледнел:

– Боже мой, Деля…

– А что за фамильярности, господин Одинцов? – холодно произнесла я, давая понять неуместность этого возгласа в присутствии посторонних.

Павел опомнился, повернулся к Аллочке:

– Спасибо, дорогуша, дальше я сам.

Она нерешительно взглянула в мою сторону, и я кивнула – мол, иди, все нормально.

– Да, и попросите, чтобы нас не беспокоили, – начальственным тоном распорядился Одинцов.

– Не многовато на себя берешь? – поинтересовалась я, когда он закрыл дверь и приблизился к кровати, небрежно положив букет мне на колени.

– В самый раз. Что с тобой случилось? Я ночь не спал…

– Ой, какой ты нежный. Десять лет нормально спал, ничего не кололо, а тут прямо расчувствовался.

– Прекрати, – поморщился Павел, придвигая к себе стул.

– А что? Слушать неприятно?

– Деля, сейчас не об этом.

– Ты так и не понял, что ни сейчас, ни когда-либо в будущем я не хочу иметь с тобой ничего общего? Что за цирк ты вчера на воротах устроил?

– А как еще можно прорваться в твою крепость, скажи? Пришлось действовать всеми доступными методами, включая знакомого из полиции. Но хватит об этом, – он протянул руку, намереваясь взять меня за запястье, но я отдернула свою:

– Прекрати это.

– Хорошо. Скажи только, что случилось.

– К тебе это не имеет отношения. – Я машинально потрогала повязку на шее. – И я тебя очень прошу – не приезжай сюда больше.

– Деля, ты всегда была умной женщиной. Так прояви благоразумие и сейчас – ну, что плохого в том, что мы объединим усилия и станем вместе работать? – вкрадчиво заговорил Павел. – Я тебя в Москву заберу.

– Ой, надо же, какая честь. А я тебе что – чемодан? Захотел – забрал в Москву, не захотел – здесь оставил? Нет, дорогой, придется тебе обойтись без меня, у меня и тут все отлично.

– Дура! Да скоро у тебя ничего здесь не будет! – выпалил Одинцов и вздрогнул. – Ну, в том смысле – тебе расти надо, в науку уходить, а здесь что? Рутина.

Я отметила про себя и его оговорку, и его испуг, но вопросов задавать не стала, понимая, что это бесполезно. Одно ясно – Одинцов что-то знает, и это «что-то» напрямую связано с моей клиникой и с тем, что я рискую ее потерять, выплачивая долги моего драгоценного братца. Надо только понять, каким образом все это может быть связано в один клубок.

– В науку, говоришь… – протянула я, глядя мимо него в стену. – А ты, несомненно, вместе со мной в нее пойдешь, в науку-то? Прицепом только или, может, как в прошлый раз – локомотивом? Или еще вот богатая идея – можно меня в подвале закрыть, а самому мои идеи за свои выдавать. Хорошо придумала?

Одинцов поднялся, отошел к окну, потер пальцами виски. Я отлично понимала, что постоянно втыкаю ему иголки в больное место, напоминая о том, что он совершил десять лет назад. Он, конечно, уже свыкся с мыслью, что ничего предосудительного в его поступке не было – он дал ход моему изобретению, только и всего. В конце концов, я была его ординатором, он был моим руководителем и потому не видел в этом ничего криминального. Я же считала иначе. Да и кто на моем месте считал бы по-другому? Человек просто присвоил то, что ему не принадлежало. Я имею законное право злиться – раз уж сатисфакции не требую.

– Деля, это никогда не кончится, да? – опираясь на подоконник, спросил Павел, глядя на улицу.

– Вот веришь – я даже не могу пожелать тебе гореть в аду, потому что не хочу, чтобы ты нарушал мое уединение. Тебе никогда не приходило в голову, что ты вовсе не так безгрешен, как о себе думаешь?

– А ты?

– А что – я? Я ничего ни у кого не украла, Паша. Я делаю то, что хорошо умею, я стараюсь по мере сил помогать людям. Моя совесть чиста.

– Ой ли? – усмехнулся он. – А старичка Грушина кто облапошил – не ты?

– Что?!

Я не верила своим ушам. Откуда он мог знать о нашей сделке с Грушиным? Об этом вообще никто не знал – только мы двое.

– Что, Деля, не ожидала? – глумился Одинцов, явно наслаждаясь моей растерянностью. – Не знала, что он умер? А я вот знаю. И перед смертью рассказал он мне кое-какое кое-что о том, каким путем ты земельку заполучила вместе с домиком.

Так, а вот это блеф. Ничего криминального в этой сделке не было, все законно. Нюанс заключался в том, что я должна была отдавать часть доходов Грушину – фиксированную сумму, и я исправно делала это. Но со временем доходы клиники стали расти, а выплаты Грушину так и остались в прежнем объеме. Но он об этом не заговаривал, а я считала, что раз он молчит, то какой смысл мне об этом думать? К тому же совсем скоро на меня навалились долги брата, съедавшие почти все, что я зарабатывала, так что мне было не до выплат Грушину, я отдавала то, о чем мы условились, и все. Но, оказывается, он не выпускал меня из вида и просчитал доходы клиники, раз считал, что я его, как изящно выразился Павел, «облапошила». Но откуда Одинцов-то об этом узнал? И – главное – почему я не знала о смерти Грушина?

– Внезапно, правда? – Павел, похоже, наслаждался моей растерянностью, а я никак не могла взять себя в руки, да еще и шея заныла противно. – А ты не знала, что он мой родной дядя?