Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Он подошел к Ларисе, и я негромко предупредил:.

— Коснешься ее пальцем, я вышибу стекло.

Стриженый оглядел меня и отодвинул в сторону стул, который я мог запустить в окно.

— А я тебе тут же переломаю ноги, — пообещал он, — сначала левую, а потом правую. Хочешь посмотреть?

Мне столько угрожали за последние сутки, что я уже не реагировал.

— Ладно, отстань от нее, — сказал Артур, — команды садиться за стол не было. Еще успеешь.

— Успею, — согласился стриженый.

Часы на журнальном столике показывали четверть одиннадцатого. Часа через два-три вернутся остальные.

Если что-то предпринимать, то делать это надо сейчас, немедленно. Покидать квартиру никто из сторожей не собирается, но оба порядком утомлены бессонной ночью. Может, в этом и есть мой шанс?

Стриженый, пощелкав телевизором, отправился в другую комнату. Наверное, спать. Рыжий Артур сидел в кресле и читал книгу. Вернее, пытался читать, зевая и бестолково перелистывая страницы. Тяжелый автоматический пистолет висел в открытой кобуре на поясе. Прислонившись спиной к стене, я сквозь полуприкрытые глаза наблюдал за ним. Решение я уже принял.

Он наконец отложил книгу и, захватив чашку из-под кофе, пошел на кухню. Я показал Ларисе на лампу, стоявшую на столе, и взмахнул рукой, изображая удар.

— Что? Что? — не поняла она.

— Будь наготове, — прошептал я.

Артур вернулся с дымящейся чашечкой и уселся в свое кресло. Скорчившись у трубы, я пытался разыграть нехитрый спектакль: тер левое запястье и морщил лицо, изображая боль в прикованной руке. Впрочем, мне не было нужды особенно притворяться, кисть руки, стиснутая рубчатым кольцом, действительно сильно болела.

— Давай поменяем руку? — попросил я Артура.

Как мне показалось, просьба прозвучала достаточно униженно. Он молча отхлебывал кофе и, выждав минуту, я предложил.

— Ну вызови для страховки своего приятеля… рука болит сильно.

Это был блеф. Если бы он действительно позвал стриженого, я бы не рискнул кинуться сразу на двоих. Но у меня был свой расчет, и он сработал. Он слишком любовался собой: таким накачанным, красивым, смелым. Наверное, он напоминал себе киногероя: пистолет на поясе, золотая цепочка в разрезе расстегнутого батника, а рядом красивая женщина. Артур был уверен в себе, в своем мощном тренированном теле, перед которым я, сломленный болью и страхом, значил не больше чем червяк. Он был слишком молод и не знал, каким безрассудно-опасным может стать человек, которому нечего терять.

Я вцепился ему в горло в тот самый момент, когда он наклонился надо мной и отщелкнул кольцо наручника от Трубы, собираясь замкнуть его на моей правой руке. От удара кулаком в бок потемнело в глазах, но я только усиливал хватку. Наверное, Артур шарил и никак не мог вытащить пистолет. Он задыхался и, бросив попытку выхватить «астру», вцепился в кисти моих рук, силясь их разжать. Сколько я выдержу? Секунду, две?.. Лариса…

Осколки от разбитой лампы посыпались мне на голову. Артур разжал пальцы, я торопливо рвал из кобуры пистолет. Где же предохранитель? Когда-то на курсах переподготовки мы изучали эту систему… Я рванул затвор, досылая в ствол патрон, и в этот момент в дверном проеме возник стриженый. Его пистолет был в кобуре, и это спасло ему жизнь. Иначе мне пришлось бы стрелять.

Мы взяли такси и, спустя два часа, были в Адлере. Я уже принял решение, куда мы поедем. В маленькую деревушку в Ульяновской области. Это место казалось мне самым безопасным. Там была моя родина и там жила моя мама.

В кассе аэропорта застыла огромная, разморенная жарой толпа. Мы вышли наружу.

— Подожди меня вон там, — проговорила Лариса, показывая на свободную скамейку в глубине садика. — В очереди мы не достоимся. Пойду возьму билеты у спекулянтов.

— Бери на любой рейс в северном направлении, — напомнил я. — Ульяновск, Самара, можно Казань. Там мы уже дома.

— Хорошо…

Я посидел на скамейке, потом ушел за деревья к полуразвалившейся ограде и разобрал оба пистолета. Мелкие части и патроны зашвырнул в траву, а рамы разбил ударами кирпича и затолкал во влажную землю.

Лариса появилась спустя полчаса. Протянула мне паспорт с торчавшим корешком билета.

— Твой рейс до Казани через полтора часа. Вот, возьми деньги…

Она достала из сумочки пачку пятитысячных купюр, отделила половину и сунула мне. Я никак не мог уловить смысла происходившего.

— Мы же летим вместе?

— Нет, — она покачала головой, — я улетаю в другое место. Прости, Слава, но так будет лучше.

— Кому лучше? Тебе?

— И тебе тоже. Не уговаривай меня, я уже все решила.

— Куда ты собралась?

— Это не важно. Адрес и телефон твоей мамы у меня есть. Если что, я тебя найду.

— Найду… — как эхо повторил я. — Лариска, может, не надо? Мы же остались вдвоем…

— Нет. Прости, мне надо бежать. Уже идет регистрация.

Она поцеловала меня в губы, на мгновение прижалась всем телом и побежала к летному полю. Я бросился за ней, но через десяток шагов остановился. Бежать было бессмысленно.

Серое небо, тоскливый ноябрьский вечер. Все прошло. Я привыкаю к другой жизни. На родине, откуда уехал много лет назад.

Все эти месяцы я ждал от нее звонка или письма. Но писем не было. А если и звонили, то совсем другие люди, и я почти перестал подходить к телефону. Но что-то подсказывало мне, у нас с этой женщиной еще не все кончено. Мы слишком многое пережили вместе, а сейчас остались одни, каждый сам с собой. Впереди бесконечно долгая зима. Человек не может оставаться в ней один… Я закуриваю и смотрю в окно, по которому стекают струйки дождя. Уже ночь…

Телефонный звонок гремит в тишине словно автоматная очередь из прошлого. Никто в селе не звонит нам с мамой так поздно. Я, опрокидывая стулья, бегу к аппарату, боясь только одного, что сейчас оборвется тонкая ниточка надежды.

— Алло, алло!

— Это я, здравствуй…

1993 г.

Это был старый автомат АК-47, одного из первых послевоенных образцов, с рукояткой, перемотанной синей изолентой, и следами ржавчины на верхней части кожуха. Человек выщелкнул магазин и подвигал затвор. Жирно смазанный ружейным маслом он исправно скользил по пазам, удерживаемый тугой пружиной. Человек протер рукавом верхний патрон, которого мог коснуться пальцем, и вставил магазин на место. Второй, запасной, был заткнут за пояс.

Человек находился здесь уже несколько часов. Солнце приближалось к зениту, и густой знойный воздух струился над глинистой дорогой. Ею пользовались редко: за все время проскочил лишь молоковоз, торопившийся в город, пока не скисло молоко, и старенький «ГАЗик» с высокими дощатыми бортами. Человек замирал, провожая взглядом машины, а потом долго тер мокрые ладони.