Владимир Першанин - Мы умрем в один день [сборник]

Они сидели в кабинете Сергеева. Черных курил и старательно размечал на куске ватмана схему места происшествия. Сергеев, иронично на него посматривая, разговаривал с Андреем Колесником, оперуполномоченным райотдела. Тот докладывал, что делается по розыску.

Черных отодвинул незаконченную схему и прошелся по кабинету. Сидеть и обсуждать, что сделано и что надо сделать, ему надоело. Он жаждал немедленных действий: куда-то ехать, опрашивать людей, нащупывать следы, в то же время понимая, что от них требуется другое: определить главные направления работы по преступлению, раскрыть которое с маху, видимо, не удастся. Поднятый по тревоге райотдел милиции уже почти сутки, перекрыв дороги, проверял автотранспорт. Оперативники и участковые перетряхнули несколько десятков ранее судимых. Кое с кем беседовал сам Сергеев.

— На ограбление не похоже, — проговорил Колесник, — весной на трассе, помните, Вячеслав Николаевич, транзитника перевстретили. Так у него все вплоть до обуви забрали. А тут столько вещей. Одна куртка Сеидова рублей на пятьсот потянет. У Капитоненко в бумажнике сто двадцать рублей лежали. Интересно, зачем они в город ездили? Может, контейнер с арбузами сопровождали, а на обратном пути их подкараулили?

— Они двое суток отсутствовали, — рассеянно заметил Сергеев, — за это время контейнер не продать. Вряд ли при них было много денег. А сейчас давайте решим так. Толпой ходить нечего. Ты, Андрей, отрабатывай все связи Сеидова и Капитоненко здесь в Краснозерске. Особенно обрати внимание на кавказских приятелей Сеидова. Ты, Виктор, поедешь обратно в свое родное управление и начнешь работать по городу. Записывай, что необходимо выяснить. Первое. — Проверь, кому принадлежат все телефонные номера и адреса в записной книжке Капитоненко. Зачем и к кому они ездили в город. Второе, — Ускорь экспертизу по трупам, отпечаткам пальцев и оружию. Подними все материалы по автоматам или пулеметам калибра 7,6-мм, которые проходили в УВД за последние годы.

— Сожительница Сеидова злорадствует, — сказал Колесник. — Так, мол, ему и надо. Целый час мне рассказывала, какой паскудный и жадный. Все на дармовщинку норовил, хотя деньги у него и водились. Объяснения от нее и от дочки я взял. К вечеру схожу на рынок, там кое-кто из его приятелей-кавказцев работает.

Сергеев отвез Черных на автовокзал, а спустя час вместе с участковым Федченко ехал на его старом, жестко прыгающем по кочкам УАЗике в степь, в сторону урочища «Семь Колодцев», где находились арбузные бахчи покойных Капитоненко и Сеидова.

Федченко, долговязый и мосластый, почти упирался головой в брезент.

— Ох и пьют в деревне, — жаловался участковый, — самогон отродясь не выведем, пока водку дешевле не сделают. Сахар весь перегнали, за повидло взялись. Из пряников, свеклы, из чего попало шуруют. Аппарат отбираю, а в субботу в гости к родне соберемся, на столе опять самогон.

— Ну а ты?

— Чего я, — хмыкнул Федченко, почесав шею, — отказываюсь, конечное дело…

Участковый захохотал, показывая крупные желтые зубы. Они были ровесниками, оба поступали когда-то в Высшую школу милиции и учились в соседних группах. Потом Федченко уехал в деревню к матери, учебу забросил и вот уже пятнадцать лет работал участковым в селе. Он ходил третий срок капитаном и стал в здешних приволжских степях личностью не менее известной, чем охраняющий сайгаков инспектор Горелов, о котором снимали фильм на центральном телевидении. Иван Николаевич Федченко Сергееву нравился. Был он мужиком прямым и надежным. Умел крепко выпить и попеть на свадьбе и в то же время обязанности свои исполнял на совесть, не опускаясь до поборов или выпаса своих бьгчков в колхозном стаде, чем сильно грешило Местное большое и маленькое начальство.

— Вот оно, урочище Семь Колодцев, — сказал Федченко. — Алан-Куду, если по-казахски.

Он остановил машину и выбрался наружу. Степь, понижаясь, образовала широкую котловину, темные края которой терялись за горизонтом. Островками выступали камышовые заросли, смыкаясь далеко внизу в сплошную желтую степь. Вода, серо-зеленая от волн и водорослей, казалась холодной, несмотря на яркое, почти летнее солнце. Место выглядело неуютным и мрачным.

— Колодцев там внизу нет, кругом солончаки, и вода тоже соленая. Но отсюда раньше глину брали и ям понарыли, вроде колодцев. А когда в сорок третьем Сталин приказал калмыков в Сибирь выселить, здесь скрывались те, кто сбежал. Вооруженные группы в камышах до сорок девятого года прятались. Попробуй, возьми, болота да солончак кругом. Если мест не знаешь, труба дело.

— А в сорок девятом?

— Начали бомбить с самолетов, потом НКВД, как гребенкой, урочище прочесало. Кого живым взяли, кого постреляли. Говорят, кости по островам до сих пор валяются. А стан Капитоненко вон там, на бугре.

Бригадный стан бахчевников состоял из полевого вагончика, выкрашенного в белый цвет, и еще одного сооружения из камыша, досок и фанеры. Нечто среднее между сараем и корейской фанзой, с окнами, затянутыми полиэтиленовой пленкой. Здесь же уродливая, слепленная из кирпича печь и стол под брезентовым навесом.

Две разноцветные собачонки облаяли машину, а когда УАЗ остановился, отбежали в сторону и уселись на хвосты, внимательно разглядывая подъехавших. Из сарая вышла женщина в джинсах и рубашке с закатанными рукавами. Позевывая, она прикрывала опухшее ото сна лицо.

Сергеев узнал ее. Весной вместе с Калитоненко она приезжала отметить в паспорте прописку. Кажется, фамилия ее была Трубникова, и до этого она занималась бродяжничеством.

Ей было лет двадцать пять. Округлое, с ямкой на подбородке лицо было припухшим не только со сна. Сергеев понял, что пьет она крепко. Под глазами отпечатались темные полукружья. На скуле и шее белели мелкие давние шрамы.

— Жарища, — сказал Сергеев, — осень, а печет, как в июле.

Трубникова выкатила из тени зеленый глянцевый арбуз и, подавив над ухом, стала нарезать на столе под навесом толстые ломти.

— Ешьте. Без нитратов.

Сама она достала из заднего кармана джинсов мятую пачку «Опала» и закурила.

С полминуты для приличия молчали. Одна из собак, подобравшись поближе, следила, как Федченко выплевывает черные арбузные семечки.

— Хорошие твари, — сказал Федченко, — Людям до них далеко. Есть, наверное, хочет?

— Во как закормлены, — Трубникова провела ладонью у подбородка, — Целый казан шурпы им вылила. Едоков-то меньше стало, да и остальных аппетит отбило.

Федченко вытер руки тряпкой, видимо, заменявшей им полотенце.

— Пойду в моторе покопаюсь.

— Как тебя зовут? — спросил Сергеев. — Фамилию я-то по паспорту помню.

— Галя. Возраст двадцать три года. Образование незаконченное высшее. Не судимая, если не считать, что в бродячем доме месяц вшей кормила.