Инна Булгакова - Литературный агент

— Может, у Громова?

— Он вообще перекати-поле.

Я поднял голову: юноша напротив стоял выпрямившись, глядя куда-то вверх. На прозрачный месяц в зеленом весеннем небе?

— Вам не кажется, что он похож на мертвеца?

— Что вы этим хотите сказать?

— Тощий, бледный, словно богатые яркие волосы все соки из тела вытянули.

— Денис — вылитый папа, известный психотерапевт. Не надо так — мертвец — нехорошо.

— Это не мое сравнение. Я б его сравнил с зажженной восковой свечой.

— Изысканно, но тоже жутковато.

— Мамы нет дома.

— Жаль. А с вами можно поговорить?

Я представился. Денис пожал плечами.

— Нас вчера Лада Алексеевна познакомила. Не помните?

— Не помню.

— Вы просили у нее «копеечку».

— Может быть. Ладно, проходите. Вот сюда, в мою берлогу.

В «берлоге» тускло горел торшер и господствовал неуют, похоже, привычный, устоявшийся; по стенам стеллажи, кое-где книжки, кое-какая техника — и все словно пылью припорошено; только низенький диванчик с примятой подушкой явно «место обетования» балбеса (по выражению Юлия). Юноша зевнул и рухнул на свое ложе, а я осторожно сел на единственный расшатанный стул.

— Ну? — проговорил Денис, не поднимая полуопущенных красноватых век.

— Вы ведь дружили с Юлией Глан?

Он фыркнул.

— С Юлькой мы вместе учились. И потом… общались, да, можно сказать, дружили. Но секса у нас не было.

— А с кем у нее…

— Вот чудило! — Денис захохотал. — Так ему все и выложи… — вдруг осекся. — Вы из «желтой» прессы?

— Нет, я археолог. Ваша мама может подтвердить.

— Жаль. «Бабки» нужны.

— И за «бабки» подружку можно заложить?

— Не заложить, а сочинить. Что надо, археолог?

— Понимаете, Юля пропала, даже мобильник ее дает длинные гудки.

— А вы кто ей?

— Мы тоже дружили. Три последних недели.

— Так вот, друг: а мы два года почти не контактируем.

— Можно спросить: почему?

— По кочану.

— Денис, меня не любопытство мучает и не ревность! Я чувствую, она попала в беду, для меня важны любые зацепки…

— Зацепки? Ей угрожали?

— По-моему, да. Ее преследовали.

Юноша ожил, сел, охватив колени руками, бескровное лицо порозовело, заблестели зеленые глаза.

— В милицию заявляли?

— Рано еще. В понедельник пойду.

— Я не вижу, чем могу помочь, — заявил Денис. — Но все это забавно… блеск!

Те же любимые словечки, тоже употребляемые, как правило, ни к месту.

— Что ж тут забавного?.. Старцевы — загадочная семья. Посмотрите, как дар слова от отца перешел к дочери… то есть как он трансформировался.

— А что вы хотите? Бунт детей против отцов! — мальчишка явно надо мною издевался.

— Старцев как писатель…

— Ой, только не надо про «совесть нации», — вздрогнул Денис. — Ее нет.

— Совести?

— Совести тоже нет. И нации нет. Россия

умерла.

— «Ибо не умерла девица, но спит».

— Что за девица?

— Эпизод из Нового Завета. Иисус взял умершую за руку, и она ожила.

— Ну, знаете, такие дерзкие аналогии… Вообще — класс! Я это обдумаю. У меня масса времени, которого некуда девать.

— Вы больны?

— Кто б меня взял за руку… — он засмеялся. — Нет, я здоров.

— Чем вы занимаетесь?

— Ничем.

— Что ж, вас мать содержит?

— У нее бы «средствов» не хватило.

И тут какие-то фокусы! Впрочем, мне не до него («не до паршивой овцы», почему-то подумалось), а он продолжал, все больше возбуждаясь:

— Вы говорите: «загадочная семья»! А какая незагадочная? Думаете, Тихомировы — незагадочная?

— Творческая элита, — начал я, — частенько бесится…

— А почему? — перебил недоросль. — Почему?

— Духовных искушений много, амбиций много, аскезы мало. Но я пришел не о вас…

— Не обо мне! — опять перебил Денис. — Значит, вы со старшей крутите?

— В данный момент меня волнует судьба Юлии… — я вздохнул, — впрочем, и Мани.

— Широкая у вас натура. Они девчонки порядочные.

— Но согласитесь, в обеих ощущается трагический надлом, в каждой по-своему… Кажется, их навсегда потрясло исчезновение матери.

— Уж прям навсегда! — отмахнулся Денис. — Они были слишком маленькие. Восемь лет и…

— И пять, — подсказал я. — Однако ранние впечатления — самые сильные, иногда даже определяют судьбу. Дети ее искали.

Он кивнул.

— Было дело. Я у них тем летом на даче жил. Когда дядя Федя уезжал в Москву…

Я перебил:

— А в тот день, когда исчезла Мария, муж был на даче?

Юноша долго и как-то озадаченно глядел перед собой.

— Не помню. Нам, детям, сказали тогда, что она просто уехала. Мы ходили с ее фотографией и у всех спрашивали.

— Вы же думали, что она просто уехала.

— Не знаю… может, не поверили. Помню купол колокольни и крест в полях и как мы во время службы в окна с резными решетками заглядывали. И жутко боялись одну деревенскую старуху.

— Марину Мораву? Я ее видел вчера.

— Неужели она жива?

— Еще как! По-моему, эта старуха причастна к исчезновению Юлии.

— Таких совпадений не бывает!

— Совпадений?

— Кажется, мы воображали, будто Морава заколдовала их мать.

— Откуда взялась такая идея?

— Детские фантазии. Помню огромного черного кота Мура…

— Теперь у нее пепельный.

— Значит, бабушка себе верна. Однажды: ночью (дядя Федя в Москве остался по делам) мы за ней следили до самого леса.

— И Маня?

— Попробовали б вы от нее отвязаться. Девчонки придумали сказку про заколдованный замок, где живет злая фея.

— Этот замок существует.

— В колхозной самодеятельности? — осведомился Денис с ленивым сарказмом.

— А вы вспомните: старая бревенчатая избушка. «Загадка этой дачи, сказала Юла, занимает меня с детских лет».

— Стало быть, у нее память лучше. В лес мы ходили, но не помню, чтоб в чащу забредали.

— Вы знаете, что избушка в чаще!

— Да не путайте вы меня! Мы крались за бабкой до опушки, вдруг бабка скрылась. А когда начала звать своего чертова котика…

— Она с ним в лес ходила?

— А что вы от ведьмы хотите?.. В общем, мы испугались и убежали. — Денис помолчал. — Мой папаша тоже убежден, что детские впечатления самые сильные, наверно, поэтому он от нас рванул, когда я еще ребенком был.

— Ваш отец — известный психотерапевт?

— Ага. Вот я сижу и удивляюсь: сколько подробностей вспомнил… как Манюня башмачок потеряла, мы искали… а ведь тыщу лет не вспоминал.

— А какая была Мария?

— Как я теперь оцениваю — превосходная хозяйка, в отличие от моей мамаши. Нигде я так вкусно не кушал. Но казалось, будто гномы за нее готовят, а она всегда в белых кружевах, в гамаке, Снежная королева. Вот своим нордическим характером Юла в нее.

— Что такое «нордический характер» в женщине?

— Холод. Лед. Манюня не такая.

— Попроще, вы хотите сказать?