Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 4. Во имя любви

— Думаю, от того, что варится в наших мозгах, — философски просветил его Лавриков. — Но с этим процессом у вас не все в порядке. Да, Андрей Матвеевич?

Семирядин поспешно сделал новый обжигающий горло глоток и поставил бутылку на стол. Нервная дрожь в руках от этого не прекратилась, но понемногу Андрей начинал успокаиваться. Присутствие в квартире живого человека, пусть даже и с огнестрельным оружием в руках, подействовало на него благотворно. Куда страшнее для Семирядина было сейчас ощущать себя в обществе бестелесных привидений. Галлюцинации пугали его больше, чем реальная опасность.

— Да… Возможно… — через силу выдавил он. — Полоса нервных потрясений… Когда умирает близкий человек, о, сколько усилий нужно, чтобы приспособить свой образ мира к изменениям… Эти усилия — скорбь. А скорбь изнуряет. Изнурительно высасывает… — При желании он мог тоже здорово ораторствовать и сыпать красивыми словечками. Однако пора было перейти и к более насущному вопросу. Что Андрей Матвеевич и не преминул сделать. — Зачем пистолет, Федор Павлович?

Лавр криво ухмыльнулся.

— У вас своей теории философской нет про оружие? — саркастически поинтересовался он.

— Нет… Зачем?..

— А зачем пистолеты промышленность выпускает? — Федор Павлович был явно настроен побалагурить. Вот так, наверное, и кошка играет с мышкой перед тем, как задушить ее острыми коготками. — Станки работают, зарплату слесарям платят. Не просто же так, не на ветер деньги. Да пули еще… Да чтоб калибр совпадал… Индустрия целая, господин Семирядин! Конвейер! Зачем это? Чтоб сыскаря старого и девчоночку в будке положить? Ни за что, на всякий случай, да?..

Андрей удивленно заморгал глазами. Вряд ли бывший криминальный авторитет шутил с ним таким замысловатым образом. Вид у Лавра, напротив, был вполне серьезный и даже пугающий. Но то, о чем он рассуждал сейчас, вроде не имело под собой никакой реальной подоплеки. Бред какой-то.

— Не понимаю — о чем слова… — совершенно искренне признался Семирядин, опускаясь в кресло напротив. Рука снова потянулась к бутылке, но зависла в воздухе. Андрей передумал. Решил повременить с этим процессом пару минут. — Я мухи не обидел, мать только в гроб загнал…

— Матерей мы все потихоньку… — сокрушенно покачал головой Лавриков.

— А какой сыскарь? Какая девчонка?.. — Семирядин поморщился. — Им мальчишка нужен, а девочка — нет. Не нужна.

— Кому? — Лавр подался вперед.

— Псу наглому и сучке его… — с чувством бросил Андрей и тут неожиданно почувствовал, что расслабился. Полностью расслабился. Будто выплеснул накопившуюся в нем желчь, и от этого заметно полегчало. Даже голос зазвучал по-другому. — Прикончить хочется меня — давайте, — бесстрашно заявил он. — Может, оно к лучшему. Чуть сбился с дорожки. Совсем чуть-чуть… И — устал сразу.

— И партнера, да? — осведомился Федор Павлович. — Владимира… забыл отчество.

— Они. — Андрей кивнул. — С моего ведома.

Теперь он уже ничего не скрывал. В эту минуту Семирядину стало все равно, что будет с ним дальше. Иногда человек достигает такой кульминационной точки. Лавр это почувствовал. Он направлялся сюда с твердым намерением разобраться с Андреем Матвеевичем как мужчина с мужчиной, но сейчас злость и ненависть по отношению к этому морально убогому человеку схлынула. Ствол в руках Лаврикова качнулся, и дуло смотрело теперь не в грудь Семирядину, а ему под ноги.

— Я тебя приканчивать не хочу, — признался Федор Павлович. — Противно. Ты, должно быть, и без меня на очереди. А если нет — сам себя кончишь. Уже начал.

Семирядин продолжал согласно кивать. Как китайский болванчик, не отдавая себе отчета в собственных действиях. Из глаз его сами собой покатились слезы, но и этого Андрей не замечал. Рука все-таки ухватила бутылку, и жалкое подобие человека совершило бессознательный глоток. Не содрогнулся, не поморщился. Лавр еще ниже опустил дуло пистолета.

— С сучкой — понятно, — сказал он. — Вот пес… Что за пес? Я всех их знавал в округе… Кличка у пса есть?

— Кличка? — Андрей уже не очень четко видел черты лица сидящего перед ним мужчины. Изображение смазывалось одурманивающим действием алкоголя и застилавшими глаза слезами. — Кличку не слышал… Юрий Мякинец зовут. — И тут он неожиданно вскочил с кресла. Лавр машинально вскинул ствол. Но действия Семирядина не были агрессивными. — Да вы посидите, Федор Павлович! Мне с вами даже спокойней… Они утром приезжали и… Кассету сейчас достану. — Он, раскачиваясь на ходу, двинулся к пульту у входной двери. — У меня видеонаблюдение с записью. Все думал: зачем мне эта запись, лишний наворот, чтоб деньги содрать. И только сейчас понял — нужна, оказывается!.. Очень нужна запись! Всем нужна, чтоб видно было, кто к тебе пришел!.. — Он осекся на полуслове, и лицо озарилось улыбкой ненормального человека. — И мама там, если она сначала позвонила. Мама пришла и… не ушла…

— Э! Не плыть!.. — громко окликнул его Лавриков. — С мамой сам разберешься! Собаку давай!..

— Обязательно. — Взгляд Семирядина устремился куда-то мимо Лавра и сфокусировался, насколько это было возможно, на журнальном столике. — Только прежде скажите мне, господин Лавриков. Что все-таки стоит на столе? Водка или… ликер, настоянный на лепестках розы?..

Видение снова появилось перед лицом Андрея. Он видел злосчастную бутылку ликера. Несмотря на окрик Федора Павловича, хозяин дома плыл. И плыл уже основательно. Лавр перевел взгляд на стол, но тут же звук падающего тела вернул его внимание к Семирядину. Андрей Матвеевич упал. И не просто упал, а отрубился. Старый вор в законе поднялся с крутящегося кресла, убрал пистолет, а вместо него выудил свой новый мобильник.

— Санчо, команда собрана?.. — вопрошал он в трубку уже через секунду. — Посылай их в больницу немедленно. Там напротив маленькая гостиница есть, пусть снимут номер для отдыха. И — по двое у палаты, сам знаешь, как это делается, я заведующего предупрежу сейчас… У меня, к сожалению, есть основания торопиться… Потом…

Отключив связь, Лавр тут же начал набирать номер телефона заведующего отделением Игоря Карповича.

— Удачно я вас перехватил, Геннадий Церенович.

Мякинец буквально светился от счастья. Такое ощущение, будто он только что нашел оброненные кем-то по неосторожности сто баксов. Бок о бок с Кекшиевым он гордо вышагивал по коридору Государственной думы. Величие данной обители, пропитанное властью, не смущало Юрия. Казалось, что он только тем и занимался всю свою сознательную жизнь, что мерил шагами административные корпуса. Чувствовал себя как рыба в воде. Чего, кстати, нельзя было сказать о его спутнике. Геннадий Церенович, напротив, боязливо оглядывался через плечо и вел беседу тихо, почти шепотом.