Александр Устинов - NEXT-2. Следующий. Книга 3. Чужая война

— Ладно уж, вылезайте из своих нор!.. — Он стремительно пересек холл, направляясь к выходу. — Обидчивые все, слова не скажи…

Но на его зов так никто и не откликнулся. Лавр приблизился к двери и обратил внимание на то, что в столь поздний час она до сих пор не закрыта на внутренний засов. Стало быть, есть смысл поискать домочадцев и за пределами строения. Иными словами, в саду. Федор Павлович толкнул дверь ногой и ступил на покосившееся крылечко. Здесь тоже никого не было. Голоса, слышанные депутатом каких-нибудь пять минут назад, и то смолкли. Ни души.

— Санчо!.. — во всю глотку прокричал Лавриков, осторожно переступая с одной ступеньки на другую. — Клавдия!..

— Чего ты орешь? — донесся, наконец, до взволнованного одиночеством Лавра громкий шепот Мошкина. — Вокруг народ отдыхает. А слышимость за городом повышенная…

Слова соратника прозвучали откуда-то справа. Федор Павлович повернул голову и только сейчас заметил, что сквозь густую листву яблони пробивается слабенький огонек. На это свечение, используемое в качестве ориентира, и двинулся Лавриков. Раздвинул листву. Клава и Санчо сидели друг напротив друга за врытым в землю столиком. Они спокойно посмотрели на появившуюся в ночном мраке физиономию Лавра и замерли в ожидании его действий. Бывший законник приблизился. На столе помимо керосиновой лампы, которая и являлась замеченным в темноте источником света, находились еще бутылка водки, тарелка с огурцами и пара маленьких пузатеньких стопок.

Лавр криво ухмыльнулся и, не дожидаясь особого приглашения со стороны хозяев этого полуночного пикничка на двоих, опустился на деревянную скамейку рядом с Александром.

— Почему стопарей только два? — недовольно проворчал он.

— Секунду, Лавруша, — тут же откликнулась Розгина, проворно вскакивая. — Сейчас принесу. Может, тебе чего покапитальней закусить? — поинтересовалась она перед тем, как скрыться в яблоневой листве.

— Рюмку неси, — по-барски махнул рукой Лавриков. — Этого пока достаточно.

Растроганный такой сценой, Санчо неожиданно прослезился и, по привычке шмыгая носом, навалился на Лавра всей своей многопудовой массой. Дружески обнял его за плечи.

— Лавр, — с чувством произнес он. — Я тебя люблю.

— А я — вас… — откликнулся Федор Павлович, но тушу Мошкина счел благоразумным отодвинуть от себя. Этот раздавит, как букашку, а только потом подумает. Так что лучше не рисковать здоровьем.

— Сволочь горластая, а не будильник!

Невзирая на выпитое спиртное и на душевное примирение — как с самим собой, так и с близкими ему людьми, — Лавр никак не мог заснуть. Дача давно уже погрузилась в тишину и покой. Даже луна зашла за тучи. Но Федором Павловичем овладела бессонница. Все вокруг раздражало его. То где-то далеко собаки залают, то деловито и без всякой опаски прошуршит ежик, пересекая две колеи в траве, накатанные колесами машин. Лавру казалось, что даже этот еж топает неимоверно громко.

Но самым большим раздражителем являлся, конечно, будильник. Он вызывающе стоял на стуле в изголовье дивана, и в абсолютной тишине каждое смещение секундной стрелки сопровождалось громким щелчком.

Устав от бессонницы и потеряв терпение, Лавр резким движением отбросил надоевшее одеяло и сел на кровати. Щелкнув выключателем бра на стене у дивана, Федор Павлович мстительно схватил злополучный будильник, поднялся на ноги и прямиком двинулся к раскрытому окну. Замах был сильным. Бросок вышел очень даже неплохой. Лавр прекрасно слышал, как выброшенная им в окно причина бессонницы пролетела сквозь листву кустарника и шмякнулась на землю. Не разбился. Во всяком случае, не было характерного звука.

— Еще, кажется, и уцелел гад… — проворчал Лавриков и двинулся обратно к дивану.

Однако стоило ему протянуть руку к выключателю, как покой его был нарушен новым вмешательством извне. Откуда-то из-за стены отчетливо донеслись шорох и скрежет. Это уже было выше человеческих сил. Кровь ударила в голову Лавру. Он подскочил к стене, будто это она была его реальным противником, и, развернувшись к ней спиной, забарабанил голой пяткой по доскам.

— Иди отсюда, мышь! — бесновался измученный бессонницей слуга народа. — Нет у меня жратвы! Ничего нет!.. Проваливай на первый этаж! К Санчо катись! К Санчо!..

После очередного сокрушительного удара пяткой в стену Лавриков прекратил свои сумасшедшие действия и прислушался. Скрежета больше не было. Федор Павлович склонился, приложил ухо к стене, но и этого ему показалось недостаточно. В завершение он опустился на четвереньки и выжидающе замер, как принявшая стойку гончая. Послышался едва уловимый звук: удаляющееся цоканье коготков.

— Хорошая мышка, — прошептал Лавр. — Умная…

Только после этого он поднялся, отряхнул руки от пыли и облегченно плюхнулся на диван со скомканной простыней. И только теперь до его сознания дошло нечто ошеломляющее.

— А как я теперь узнаю, который час?.. — вымолвил Федор Павлович со стоном.

Одна дилемма сменялась другой. Не приходил только долгожданный сон. Лавриков закутался в одеяло с головой, а сверху водрузил еще и подушку. Да, старость — не радость.

— Ангелина… — неторопливо произнес темноволосый мужчина в летах, с удовольствием делая такой же неспешный глоток вина из пузатого хрустального бокала. — Ангел… — Улыбка озарила его смуглое овальной формы лицо. — Вы носите имя ангела, госпожа Виннер, не так ли?

Они сидели в раскладных парусиновых креслах рядом с огромным роскошным бассейном. Изумрудного цвета вода подсвечивалась изнутри, со дна.

На этот раз на Ангелине было вечернее бирюзовое платье с открытой спиной. Нельзя сказать, что это одеяние делало ее сухощавую фигуру более привлекательной. Отнюдь. Госпожа Виннер и не пыталась подражать светской львице. Платье было надето по той причине, что ни в каких других нарядах Хартман не признавал представительниц слабого пола. Был такой странный пунктик у этого господина.

Сам же Франц Хартман, обратившийся к Ангелине со столь игривым вопросом, напротив, щеголял перед своими гостями в коротких шортах и просторной пестрой рубахе. На ногах Франца красовались обычные домашние сланцы. Он чувствовал себя хозяином положения и, надо заметить, таковым и являлся. Именно он пригласил сюда гостей, по совместительству являющихся его подчиненными, и предоставил им возможность не только испробовать дорогие напитки из личных запасов, но и насладиться прекрасным видом прилегающего ландшафта.

Третий участник загородной встречи компаньонов, Юрий Мякинец, в разговоры особо не вступал, предпочитая больше слушать, нежели говорить, и от души наслаждался ароматной сигарой, зажатой у него в зубах. Юрий вынимал ее изо рта исключительно для того, чтобы глотнуть вина. Мякинец был значительно моложе Хартмана, да, скорее всего, и госпоже Виннер он уступал в возрасте. Долговязый и нескладный, с юношескими чертами лица, он даже в вечернем смокинге, который болтался на нем, как на вешалке, выглядел эдаким жиганом постреволюционного периода. Лицо серое и невыразительное. Что, кстати, удачно сочеталось с профессией Юрия.