Федор Анич - Я сделаю это для нас

Я отвез мое Чудо домой и поцеловал в щечку, больше прощаясь, чем говоря «до свидания», и уехал домой. Всю дорогу мне пела Милен Фармер, Чудо писала, как ей было хорошо, хотя она не понимает, что со мной не так. А я прокручивал в голове обрывки ее фраз, каждая из которых оставляла глубокую рану. И все они кровоточили, пока я отвечал на ее сообщения, коря себя за несдержанность и отсутствие силы воли. В тот момент меня могло остановить только одно — если бы кто-нибудь отрезал мне пальцы.

«У меня сейчас такой период: я встречаюсь, ни к кому не привязываюсь».

«Главное, не приручиться; так можно разучиться дышать самостоятельно».

«Одной любви мне было достаточно, больше не хочу, не выдержу».

Я придумал к каждой фразе причину, по которой она была сказана.

В самый первый день, когда мы встретились, я первым сказал ей, что не хочу приручаться, не хочу влюбляться, потому что не могу. Я не объяснял причин, просто нет, и все. И теперь корил себя за это — может быть, она делала все так, как я просил? Может быть, она тушит в себе то, что мне удалось разжечь? Я сказал ей, что впускаю в свою постель, но не в свою жизнь. Я ни с кем не хочу жить, но, наверное, ненапряжные отношения меня бы сейчас устроили. Откуда же я знал, что выкину такой финт и захочу всего того, что раньше мне было просто не нужно? Я продолжал писать, ее ответы становились все более короткими, она больше не называла меня Солнцем, я не звал ее Чудом… Потом я перестал писать, только отвечал. Если хотелось ей — мы общались, если хотелось мне (а мне хотелось всегда!) — я часами ждал ответа на простое «как ты?» и мог дождаться глубокой ночью или на следующий день.

Одна мысль о том, что ее кто-то обнимает сейчас и поэтому она не отвечает, скручивала у меня внутри все в тугой узел. Я боялся увидеть ее в городе, потому что, если она будет не одна, я просто умру на месте. Я стал такой сентиментальный, что взахлеб рыдал над музыкой Милен Фармер, готов был кинуться обнимать домашних животных и играть с детьми. Отвратительное зрелище, да, я любил ее. Мое Чудо. Я перестал есть, испугался, что заболел чем-то страшным. Потом испугался, что заболел давно и заразил ее, и теперь она не знает, что со всем этим делать. Потом думал, что накосячил так сильно в сексе, что ей противно меня видеть…

Это я обсуждал с дядей Вовой. И это был донельзя интимный разговор, невыносимо тяжелый, ведь я никогда не говорил о похождениях своего члена с кем-нибудь. Дядя Вова был учтив, вежлив и тактичен.

— Я целовал ее очень долго, ласкал тело и целовал, наверное, плохо пахло изо рта и ей было неприятно…

— А у нее изо рта как пахло?

— Я не помню. Но губы были вкусные.

— Это же помнит и она, ничего, кроме наслаждения.

— С меня лился пот, много пота, нереальный потоп просто. Я уделал всю постель, ее всю, у меня заливало глаза, и было нечем дышать. Я подтирался всем, что попадало под руку, это было ужасно!

— А она как относилась к твоему поту?

— Кажется, слизывала.

— По-моему, она прекрасно дала понять, что это не проблема.

— Я крутил ее как игрушку в руках, загибал, мял, жал, не оставлял губы в покое… А потом, спустя час где-то, у меня упал.

— А она что сказала?

— Слизнула с меня пот и начала делать такой минет, которого у меня в жизни не было. Она обошла языком все мое тело, мне было щекотно, но я держался, а когда она сконцентрировалась ТАМ, меня начало трясти, как под током. А потом она спустилась ниже… Совсем низко и трогала меня там, где никто не трогал.

— Ты имеешь в виду зад?

— Да. Я принял душ, но не уверен, что был готов к этому.

— Это физиология, тут ничего не сделаешь. Но я не думаю, что ей что-то мешало, если бы так, она отстранилась бы сразу. А ты что в этот момент испытал?

— Меня затрясло с тройной силой.

— Что же, секс у вас был что надо, переживать не о чем. Разве что в следующий раз учти, что она не против, если ты обратишь внимание на ее третью базу.

— Третью базу?

— Попка. Помни, слегка похлестай, поцелуй… Девушкам нравится, тем более девушка тебе намекнула. Она сделала все, что делает человек, которому приятно находиться с тобой в одной постели.

— С чего ты взял?

— С того, что никто не лижет зад парню, у которого пот льется из ушей и член обвис. Это делают только тогда, когда хотят по максимуму. А по максимуму хотят от тех, кто нравится. От тех, в кого, быть может, влюблены.

После разговора с дядей Вовой мне стало совсем херово. Я стал нюхать свои трусы, в ужасе ожидая неприятных запахов, но их не было — я в принципе чистоплотный парень, даже биде пользуюсь. В душ перед каждым выходом из дома. Зона задницы под особым контролем всегда, но если бы я знал, что мы дойдем дотуда, я бы сделал что-то еще. Побрился бы, почитал бы, как подготовиться правильно, и все такое. Я бы мастурбировал весь день, чтобы не кончать очень долго. Но первый раз нас настиг очень быстро, практически минут через пятнадцать-двадцать. Второй раз дольше, часа полтора-два, но не без падений. А до третьего не дошло… Она так сладко уснула, что мне совсем не хотелось ее будить, хотя эрекция не пропадала весь остаток ночи.

Одна мысль, что в сексе ей было что-то неприятно, убивала меня. Я не хотел о себе таких воспоминаний.

Но все оказалось куда проще и предсказуемей. Жаль, что я себя не слушал. Когда мои голова и сердце стали совсем как будто не мои, я решил сделать эксперимент. Это подло, низко и неправильно, но я не видел другого выбора. Я высыхал. Голова твердила, что я все понимаю и ничего нет и не будет, это все ложь, «Не ведись, Ваня!». А сердце шептало: «Верь и надейся». Я снова зашел на тот сайт, создал новую анкету с другим фото и написал ей. Снова познакомился. И она написала мне ответ почти сразу же. У нее никого нет, она свободна и хочет чего-то необременительного, но надежного.

Мое сердце еще несколько раз трепыхнулось в надежде на то, что она стала приманкой пули, чтобы так сказать, но мозг отключил питание в этот безвольный орган, и все умерло. Это было очень больно, страшно больно. Я был всего лишь очередным парнем в ее постели, ничего особенного. И вместе со мной были и другие, теперь я не сомневаюсь в этом. Я представил, как она отдается другому, как кто-то целует ее грудь, прикосновения к которой были для меня вершиной блаженства и отдавали легкой дробью в сердце, как она делает кому-то минет, вбирая в себя член с легким стоном партнера…

Я хотел напиться и напился; я хотел забыть, но у меня не получалось. Я встретил ее возле дома, подарил букет желтых роз и сказал, что мы расстаемся, потому что я решил вернуться к бывшей. Она кивнула и пожелала мне добра. Я ушел, оставив свою любовь у ее ног, обутых в прелестные босоножки, которые несколько недель назад снимал с таким восторгом и желанием. Моя любовь осталась там, на влажном асфальте, догорать на солнце.