Федор Анич - Я сделаю это для нас

В голове сумбурно варились мысли, и я провел все утро, пытаясь понять, что делать.

Но так ничего и не понял.

Я сел в машину и поехал в «Бурлеск». Будем решать проблемы по мере их поступления. И первая моя проблема, с которой все и началось, — это «Бурлеск».

Их офис находился на Новом Арбате, неподалеку от кинотеатра «Художественный». В офисе я никогда не был, туда обычно ездил Алекс. Меня весьма любезно приняли, даже несмотря на то, что я представился прямо на пороге. Но проводили не к президенту компании, а в юридический отдел, где я увидел незнакомую мне даму лет пятидесяти с очень строгим лицом и отталкивающей улыбкой.

— Здравствуйте, Иван, — сказала она ровным голосом. — Меня зовут Елизавета, я заместитель директора по юридическим вопросам. Спасибо, что вы пришли сами к нам, мы это ценим.

— Я пришел поговорить, — сказал я.

— Да, и я готова вас выслушать, но позвольте предложить вам чаю? Кофе? Сок?

— Ничего не нужно, спасибо.

Елизавета немного напрягалась. Ну конечно, если человек отказывается от кофе или чая, это означает, что он не собирается задерживаться. А наш вопрос с ней должен затянуться, чтобы решение устраивало всех. Она еще не знала, как сильно напряжен я и зачем, собственно, пришел.

— Хорошо, я вас слушаю, — сказала она и сложила руки на груди.

— Все, в чем вы меня обвиняете, это ложь. Никаких убытков, никакого ущерба репутации, все это — лишь слова для громкого процесса. Вы решили пропиариться за мой счет, и я вынужден отказаться от участия в этом фарсе. Мне это было сначала интересно, и я хотел утереть вам нос, пока не понял, что ужасно сглупил, начав ругаться. Прошу за это прощения. Наша с вами война, может быть, и принесет вам выгоду, но мне точно нет. И я понимаю, как сильно вы можете мне навредить. Собственно, величина моего ущерба обратно пропорциональна вашей прибыли. И я пришел просить вас прекратить все это.

Елизавета улыбнулась, и от этой улыбки у меня пошли мурашки по коже. Ее взгляд расплылся в такой умиротворенной улыбке, которая говорила мне: я пришел не к тому человеку. Здесь нет и не будет ни понимания, ни одобрения. Пиар-кампания начата и закончится получением результата.

— Иван, я уже было подумала, что вы пришли обсудить условия нашего сотрудничества, — проговорила она. — Насколько я помню, издательский дом, несмотря ни на что, сделал вам весьма выгодное предложение.

— Вы каторгу выгодной сделкой называете? Даже не говорите мне об этом. Ваше предложение — часть игры, я больше в нее играть не хочу.

— Ну тогда увидимся в судах.

Дядя, вот прямо сейчас мне нужно, чтобы ты сказал, что я поступаю правильно. Хоть ты и не всегда говорил мне то, что мне действительно было нужно, наверное, с целью больше поддержать, чем исправить, но сейчас мне нужно твое объективное мнение. Я не уверен в том, что делаю, я не знаю, что делаю, но так как тебя больше нет, я сделаю то, что решил.

— Елизавета, у вас есть мой номер телефона. Я открыт для диалога. Весь этот фарс интересен публике и журналистам тогда, когда жертва сопротивляется, бьется и дрожит в ужасе. Люди любят страдание других, и чем оно ярче, тем больше интерес. А я сдаюсь, опускаю руки. И все, что вы выиграете в этом деле, — это звание крутых дядек и тетек, которые бьют лежачего.

И ушел.

Я звонил Алисе, но она не отвечала на звонки. Я написал ей тысячу сообщений с просьбой перезвонить, но получил лишь грустный смайлик в ответ. Она боится со мной говорить. Но у меня были вопросы.

На телефоне 21 % зарядки. Я припарковался у бизнес-центра на Трубной площади, воткнул наушники и пошел гулять. День был солнечный, но мне казалось, что вокруг лишь тьма. Дышать было тяжело, я с трудом переставлял ноги. Мне нужно прогуляться. Екатерининский парк — особое место. Его очень любила Чудо, и мы были здесь несколько раз вместе. Я помню в ту ночь, когда все случилось, после мы поехали сюда погулять. Мы сидели на лавочке, обнявшись, и над головой пролетали ранние птицы. Чудо трепетно прижалась ко мне, я укрыл ее своей курткой и спрашивал, не холодно ли ей. А она отвечала, что нет. Я спрашивал, не хочет ли она вернуться, или пройтись, или еще чего-нибудь, а она ответила, что главное, чтобы со мной. Было четыре часа утра, и я был очень счастлив в тот день. Я доверял ей больше, чем себе. Я не чувствовал никаких подвохов и камней за пазухой. Я был даже готов пересмотреть свои «рамки» и построить с этой девушкой свое будущее.

А почему я не могу этого сейчас? Потому что ничего не имеет смысла. Потому что у меня нет никого в жизни и сама жизнь пуста, как Вселенная. Хотя Вселенная определенно не пуста. Но в ней нет ничего, что было бы мне дорого. Если перевести все в математику, принять за единицу проблем шкалу от минус десяти до минус одного, а меня самого как человека, представляющего ценность, по шкале от одного до десяти, то получится ноль. Да, вот так просто, ноль. Достоевский был на десятку, а его финансовые проблемы на минус один, в итоге минус десять. Мои проблемы такие же сильные, минус один, но сам я ноль, не представляющий интереса даже для себя, поэтому и проблемы мои пусты. В итоге ноль, зеро, дырка от бубла.

Я отыскал ту лавочку под сводом деревьев, сел на нее. Какая же она неудобная, ползадницы свисает, ноги надо вытянуть далеко и голову откинуть разве что за лавочку. А в то утро она казалась самым удобным местом в мире. Я сложил руки на груди и закрыл глаза. Птицы уже летали, наверное, те же самые, но пели они голосом Милен Фармер, грустно, но не безысходно; и пахло вкусно, летом или поздней весной, деревьями, легким ароматом апельсина и чуть-чуть жасмином. Я почти успокоился, мне даже стало легче дышать.

Прикосновение к плечу меня испугало. Я подскочил, открыл глаза и увидел перед собой девушку. Я оборвал Милен на полуслове, одурманенный запахом духов и в полудреме, я совсем забыл, что сейчас не четыре утра, а полдень, и это не Чудо, а незнакомка.

Я сказал:

— Привет.

— Привет. С тобой все хорошо?

— Да.

— Я просто не поняла, то ли тебе плохо, то ли хорошо.

— Я задремал под музыку, — ответил я, приходя в себя. — Выглядел, наверное, странно?

— Ну я рада, что ошиблась. Хорошего дня. Солнце сильное, не засиживайся, сгоришь.

— Спасибо, и тебе хорошего дня.

Она улыбнулась и пошла дальше. Не знаю, есть ли у меня вкус, предпочтения или что-то еще, что обычно используют люди при вынесении решения вроде «мне нравится» или «не мое», эта девушка была не в моем вкусе. Намного ниже меня, полновата, рыжие волосы, длинные, кудрявые, как у всех рыжих. Очки и веселый, задорный носик, жаждущий приключений. А вот глаза… В них было то, что заставило меня пойти следом, окликнуть ее и улыбнуться.

Глаза со смыслом, с озоринкой, с почти маниакальным огоньком.