Федор Анич - Я сделаю это для нас

В ее глазах не было ни тени ненависти, только нежность. Я никогда не слышал, чтобы женщина с такой лаской говорила «старый пердун». Наталья Игоревна села в кресло напротив нас, скрестив ноги и завалив всю конструкцию набок, как делают все приличные леди в высшем свете. Да и не в высшем тоже, главное, чтобы леди была приличной. Лиля скопировала позу.

— Жан, Феличиа, вы свободны, побудьте где-нибудь рядом, когда вы понадобитесь, я позову. Сделайте так, чтобы нам не мешали, — распорядилась мисс Камердинофф. — Мне кофе, моккачино, соевое молоко, без сахара.

Востроносенькая кивнула и испарилась. Охранник обошел наш стол, поставив кресла таким образом, чтобы пройти в зону, где мы сидели, можно было только через него, и встал к нам спиной на достаточном удалении, чтобы не слышать, о чем мы говорим. В зале играла тихая музыка, Наталья Игоревна улыбалась, уголки глаз собирались морщинками, но в ее взгляде было столько света и добра, что я не мог сдержать ответной улыбки.

— Я видела тебя, когда тебе было девять лет, — сказала она. — Ты тогда был таким милым карапузом… Надо же, какой ты стал. Я видела твои работы, и Виви рассказывал мне о тебе, показывал твои фото… Но в жизни ты такой красивый, Ваня. А как очаровательна Лилия!..

Мне стало не по себе. Я хотел сделать ответный комплимент, сказать, что Наталья Игоревна очень красивая, но едва я подумал об этом, как вспомнил, что дядя Вова всю жизнь любил эту женщину. Как бы он на это отреагировал?.. Об этой его жизни я не знал ровным счетом ничего. Спасла меня Лиля.

— Ваня у нас очень застенчивый и наверняка пытается сообразить, как выразить свое восхищение вам, не обидев меня и память дяди. Позволь, Ваня, я тебе помогу и скажу это за тебя — мисс Камердинофф, вы очаровательны!

— Спасибо, mon cher! Это все современная медицина! — засмеялась мисс Камердинофф.

— Сомневаюсь, скорее ваша природная красота.

Востроносенькая Филичиа принесла изящную чашечку кофе с взбитой молочно-кофейной пенкой. Наталья Игоревна попробовала кофе, улыбнулась помощнице, и та сразу же смылась.

— Как хорошо, что вы приехали. Ради вас я вышла в свет. С тех пор, как убили Виви, я сижу дома, — сказала Наталья Игоревна. — Не могу собрать себя в кучку. Не могла заставить себя выйти. Надо посетить галерею, там выставка уже пятый день, а я там еще ни разу не была. Читаю новости в ужасе, боясь увидеть заголовки с кошмаром о моей галерее, чтобы был повод начать жить… Но там все хорошо.

Ее лицо изменилось. Когда она говорила о «старом пердуне», на ее губах сияла улыбка, а сейчас, когда она говорит о его смерти… Теперь я знаю, как выглядит скорбь и как она старит… То же платье, та же прическа, тот же прекрасный свежий запах… Но напротив сидела старуха, обиженная жизнью, одинокая и не знающая, что делать дальше.

— Наталья Игоревна…

— Тьфу на тебя! — перебила меня мисс Камердинофф, сморщив носик. — Какая я тебе Наталья Игоревна? Только и исключительно Натали.

— Натали, — исправился я, — а я и не знал, что вы с дядей поддерживали отношения.

— До самого последнего дня, Ваня, — ответила Натали. — Перед той самой поездкой он звонил мне. Вернее, мы разговаривали с ним по телефону, когда он ехал к тебе седьмого апреля. Я всегда ругалась на него за это и в тот день тоже ругалась. Мы говорили минуты две, не больше, я требовала, чтобы он положил трубку, перезвонил позже, Виви отвечал, что его руки свободны и он использует «фрихэнд»…

— Вы слышали, как случилась авария?

— Нет, когда мы говорили, он выезжал из Орехово-Зуева, даже не вышел на шоссе. Мой детектив сказал, что авария произошла уже на МКАДе.

— Да, там.

— Если бы я услышала момент его смерти, я бы умерла.

— Вашей вины в этом нет.

Натали посмотрела на меня тяжело и осуждающе. Давящая вина, не дающая дышать, прорвалась сквозь это лицо, сквозь прекрасный запах духов и из маленького белого платья. Она кричала так, что разрывались перепонки, билась так, что ветер от крыльев сушил глаза… Натали не нужно было говорить, я все понял сам. Я увидел это — как ты смеешь говорить, что я не виновата? Кто ты такой, чтобы решать, есть ли на моей душе грех или его нет? Это я, и только я могу приказать себе думать, что вины нет. Или он… Но его больше нет, он не может ничего сказать, осталась только я. И все, что у меня осталось от него, — это чувство вины. Единственное, что осталось от него. И пусть это будет вина, но она будет со мной вечно. До самого последнего дня.

— Итак, давайте к делу. Мне позвонил Лео и сказал, что ты просишь картину.

Да, в своем письме дядя написал, что картина очень важна, но я так и не понял, где я должен найти эту картину. И я позвонил Лео, помощь которого в своем послании обещал мне дядя Вова.

— Да. Лео сказал, что перед тем, как я получу картину, вы хотите встретиться со мной.

— Все правильно, потому что картина у меня. Виви отдал ее мне и велел вручить только тебе. И я тебе ее отдам. Вы нашли рукопись?

— Откуда вы знаете про рукопись? Она у вас?

— Нет, рукописи у меня нет. Виви велел спросить у вас, нашли ли вы рукопись перед тем, как я отдам вам картину. Если вы ее не нашли, я должна отдать тебе это.

Она извлекла из клатча конверт, маленький, как открытка к цветам, и подала мне. Конверт пах духами Натали. Он был запечатан.

Ваня!

Судя по всему, ты приехал не один, раз ты поселился в номере и все еще не нашел рукопись. Двойка тебе и пламенный привет твоей спутнице. Я надеюсь, Натали ее одобрит. Поцелуй от меня Натали и свою спутницу, прямо сейчас.

Все еще люблю,

Дядя Вова.

— Вас велено поцеловать, — сказал я и поцеловал сначала Натали, а потом Лилю.

— Я хранила этот конверт три года, дай же мне прочитать!

Я отдал письмо Натали, она жадно впилась в него глазами, несколько раз перечитала и спросила:

— И это все?..

— Да, этого достаточно. Я знал, что рукопись в этом номере, а теперь знаю, где конкретно.

— Я велю доставить картину в номер, идемте.

Натали распорядилась, чтобы картину принесли в номер «41», и мы поднялись к нам. Кровать была не убрана, и мисс Камердинофф картинно прикрыла глаза руками, а потом села прямо в гнездо из одеял. Она сняла свои туфли, забралась в кровать с ногами и выжидательно посмотрела на меня.

— Ну и? Чего ты ждешь, mon cher? Две леди в твоем номере, а рукопись еще не найдена. Вперед, ковбой!

В ванной комнате была всего одна вытяжка. Она открывалась нажатием. Я нажал, и дверца поддалась, сзади был приклеен ключик. На ключике был номер «41». Это номер сейфа в депозитном хранилище отеля. Я спустился на рецепцию, и меня проводили в хранилище. Аккуратные металлические ящички располагались от пола до потолка, я подошел к ячейке с номером 41 и вставил ключик. Дверца открылась. В ящике лежали распечатанные страницы и флешка. Я достал рукопись (три экземпляра). Она называлась «Третья сестра».