Федор Анич - Я сделаю это для нас

— Доброе утро, мистер и миссис Голдблад, мисс Камердинофф ждет вас у себя в офисе, следуйте за мной, — сказала Феличиа, встретив нас у дверей. Она была собранна и востроноса, как и вчера.

Галерея была еще закрыта, она официально открывалась в 13.00, а до этого времени в помещении проводились работы — настраивалось оборудование, производилась уборка и последние приготовления к открытию вроде замены листовок, очистки ящиков для отзывов и предложений. В нескольких залах работали фотографы, и какие-то люди беспрерывно требовали сдвинуть размещенные на стенах картины то на дюйм вправо, то на несколько миллиметров ниже. В общем, обычная пустая, на мой взгляд, работа. Хотя я ничего не понимаю в галерейном бизнесе, и, вполне возможно, эта работа очень нужна и крайне важна…

— Ванечка, Лили, дорогие мои, — услышали мы и обернулись.

Натали, в молочном платье, на неизменно высоких каблуках, походкой от бедра двигалась сквозь главную галерею к нам и лучезарно улыбалась. Мне было приятно осознавать, что эта женщина всю свою жизнь любила дядю Вову. Такая шикарная и самодостаточная женщина любила моего дядю и хранила ему верность. Да, чисто по-человечески ее жаль. Жаль, что у нее нет семьи, жаль, что она не нашла свою вторую половину, но… Они любили друг друга всю свою жизнь.

Проклятая трафарения!

Когда Натали вновь обняла нас, я снова поразился — как приятно пахнет от нее. Просто невероятно.

Натали проводила нас к себе в офис. Да, именно таким я его и представлял. Затянутые бархатными гардинами светло-бежевого цвета огромные окна, стильный плиточный паркет, два изящных текстильных молочных кресла у большого стеклянного стола, на котором только ноутбук и цвета слоновой кости кожаная папка с документами. Натали села в глубокое офисное кресло под цвет штор, положила ногу на ногу и пригласила нас.

Когда мы разместились, Натали сказала:

— Я не спала всю ночь, я прочла рукопись. Вы, как понимаю, до рукописи не добрались? Ну вполне ожидаемо, путешествие весьма утомительно, часовые пояса, климат, аромат Лондона… — Все это Натали сказала с понимающей улыбкой, умолчав про самое главное, что было причиной, по которой мы прочли лишь пару страниц из нового романа дяди Вовы.

Нет, не нужно думать, что текст для меня был совершенно не важен. Я знал, что в нем много того, что для меня важно и нужно, но я был не готов понимать, потому что у меня было слишком много вопросов к Натали. И про их отношения с дядей Вовой, и про трафарению.

— Сегодня в пять часов у вас встреча с доктором Освальдом, — сказала Натали. — Я договорилась с ним. Он практически единственный человек в Европе, который знает про трафарению то, что нам нужно. Остальные врачи либо вообще не слышали об этом заболевании, либо знают весьма поверхностно. Ваня, дорогой, я отправлю тебе адрес через мессенджер, и ты легко найдешь его офис, он в центре. В Лондоне вообще все в центре.

— А вы не поедете с нами?

— Увы, не могу, — ответила Натали. — Работа, знаете, такая штука… Меня не было с самого открытия выставки, и все справлялись. Но стоило мне появиться, как образовались неотложные дела и встречи. Клиенты желают персональных аудиенций, а партнеры и поставщики навострили своих переговорщиков, скоро новый сезон, новые выставки… И я молчу о тонне неподписанных документов, которые ждут меня в приемной. Я даже не разрешаю заносить весь этот многотомник ко мне в офис, чтобы не испугаться.

— Спасибо, Натали, вы и так нам очень помогли, — сказал я.

Натали лишь улыбнулась и предложила:

— Хотите чаю или кофе?

Мы согласились, что идея неплохая, и Натали попросила Феличиа принести нам чай.

— Пока вы пьете свои напитки, я расскажу вам то, что насторожило меня в рукописи. Не скрою, я знаю многое из того, что Виви там написал. Он обсуждал со мной некоторые вопросы, но, разумеется, не все. Я не поняла, почему Вова стал носителем трафарении, но не пострадал от нее. Далее, мне непонятно, при чем тут святая троица… Но я, конечно, покажу вам ее. Но самое главное — я не понимаю, почему Вова не мог просто взять и написать причины, по которым убили твою семью, Ваня.

— Он писал об этом?

— Да, эта история присутствует в книге, и, честно говоря, я и не предполагала, насколько страшно все это было… У тебя есть подозрения, почему Виви не рассказал всю историю до конца?

— Ну, мне сложно это понять, не прочитав рукопись.

— Я понимаю. Но эта история про него, про болезнь… При чем здесь твоя семья? Только из-за того, что вы родственники?

Я понял, что совершил ужасную глупость, не прочитав рукопись. И я просто пожал плечами. Натали кивнула, взяла свою сумку, которая висела на спинке кресла, извлекла рукопись, помеченную разноцветными наклейками, открыла одну и протянула мне.

— Вот, посмотрите этот кусок. Он небольшой, но ты поймешь, о чем я говорю. Там о святой троице.

Мы никогда не говорили об этом, и никто не имел морального права говорить вслух. Но слова, которые крутились в голове у нас всех, словно произносил кто-то другой. Ей было тяжело слышать их, пусть даже их никто не произносил.

А эта женщина, которую она считала своей подругой, не просто сказала эти слова. Нет, такого она бы себе не позволила. В высшем свете, к которому подруга себя причисляла, такое не поощрялось. Говорить прямо — удел людей деловых и простых, а не богемы. Наша дорогая Поли-поли была чистой воды богемой, белой костью среди простых смертных.

Преподнося свой потрясающий подарок, она со скромной улыбкой сказала:

— В прошлом, дорогая, нет ничего страшного. Оно было, и от него никуда не деться. Пусть эта святая троица напоминает тебе обо всем, что ты пытаешься забыть. Не нужно забывать, нужно принять и простить. Простить себя и простить всех тех, кто был с тобой в те сложные минуты…

О, сколько пафоса! Она сказала это так, будто бы моя дорогая Вивьен пережила трагедию и в часы утешения с ней были люди, к которым спустя время она испытывала лишь тягостные горькие чувства. Как будто она вычеркнула из жизни тех, на чьих плечах плакала. Как будто речь идет вовсе и не о монстре.

Но речь шла именно об этом страшном событии, и Вивьен поняла это сразу, как только открыла подарок — изящную коробочку, в которой были три картины, скрепленные между собой как тройная икона. На картинах было все — и страшная трагедия Вивьен, и ее попытки выжить и принять себя такой, какой она стала, и даже кусочек будущего — чернота, бесконечная и всеобъемлющая.

— Как я понимаю, прототип Вивьен — это моя мать? А ее подруга — Полина? — спросил я, оторвавшись от текста.

— Да, ты понял правильно. Полина всегда была не самой сострадательной женщиной. А уж если она знала что-то такое, что было неприятно всем, она всяческими намеками наталкивала разговор именно на эту тему. Но тот ее подарок… Это выше любых низостей, до которых мог опуститься человек. Я не знаю, что означает эта троица, Виви мне так и не сказал. Я понимаю почему — у него была своя тайна, и люди, владеющие его тайной, бережно ее хранили. И он хранил чужие тайны. Я уважала его принцип и не спрашивала. Но сейчас нам бы не помешало знать это.