Федор Анич - Я сделаю это для нас

Итак, что будет дальше?..

Глава двадцатая в романе появилась.

Признаюсь честно, когда я прочитал последнюю страницу рукописи дяди, я ничего не понял. Но чтобы не показаться слишком уж тупым перед Натали и Лилей, я кивнул с умным видом.

В последний момент мы с Лилей передумали и полетели не в Дрезден, а в Амстердам, откуда доехали до городка Ден-Хелдер в провинции Северная Голландия. Нас уже ждал подготовленный одноэтажный домик на берегу Северного моря. В нем было самое нужное — спальня, кухня, гостиная и рабочий кабинет. Раз в неделю приходила женщина, которая меняла постельное белье, стирала вещи и убирала дом, пока мы с Лилей гуляли по окрестным лесам или по берегу.

В остальное время я занимался рукописью каждый день по пять-шесть часов. Я выписывал даты и события, сопоставлял их. В конце концов у меня получилась весьма обширная картина, дядя Вова действительно слишком много заложил в роман.

Двадцатой главой роман завершился. У меня было право открыть завесу тайны и рассказать, что все описанное в романе — правда. Или скрыть все и удалить последнюю страницу. И очень долгое время я не мог понять, почему это мой выбор. Нет, теоретически понятно — хотел бы я, чтобы история нашей семьи стала достоянием общественности, или нет.

Но на самом деле все было не так. Дядя Вова оставил мне выбор более важный, чем решить, разрешу ли я людям окунуться в историю нашей семьи. Его замысел был по-настоящему злодейским, и когда до меня наконец дошло, на дворе уже закончился апрель.

Пониманию так или иначе способствовала Лиля. Меня удивила способность этой девушки видеть все сквозь строки. Она могла мыслить и сопоставлять между собой, казалось бы, совершенно ничего не значащие факты. В один из вечеров Лиля пришла к ошеломляющему выводу.

— Я не знаю, кто убил твоего дядю, но я знаю почему.

И я в который раз удивился своей тупости. Всего-то и нужно было сложить два и два, чтобы получить четыре. Но у меня не хватило мозгов, а у Лили, едва она прикоснулась к рукописи, сразу же образовался ответ. Судя по всему, дядя Вова ответил на все вопросы. Осталось только понять.

Видимо, Лиля уже привыкла, что я несколько непроходим, и выделила для меня куски текста, из которых следовало, почему дяде был подписан смертный приговор. Не скрою, читал я со страхом, ведь я все еще был уверен, что в его смерти виноват только я.

История древнего рода берет свое начало с очень давних времен, но, понятное дело, никто не пустил меня в древние архивы, тщательно охраняя тайну появления порока в геноме по типу трафарении.

У меня есть догадки, что это связано с кровосмешением, но это всего лишь догадки. Да и не влияет это на суть нашей истории. В нашей истории важно другое.

С начала XIX века трафарения в высших кругах разных тайных организаций считается показателем голубых кровей. Здравомыслящий дееспособный человек, носящий трафарению, считается высшей элитой. Еще бы! Чтобы он появился, нужен был первый блин комом, как бы ужасно это ни звучало. Но королевская семья прощала себе такую страшную жертву, тем более что ничего с этим поделать было нельзя. Трафарения порождала первый плод нежизнеспособным. Может быть, этим природа намекала, что не нужно детей, нужно, чтобы этот род вымер, унеся с собой в могилу наследственное заболевание. Но королевская семья не могла позволить себе вымереть и рассудила иначе.

Как носители венца королевской крови, поколение за поколением они жертвовали первым ребенком и рождали бесплодных девочек и мальчиков, чтобы породить наследника, четвертого ребенка, который сможет дать потомство. Неся этот страшный крест, королевская семья возвела свою традицию в абсолют.

Если бы члены королевской семьи могли, они бы не впускали в свое поколение чужих, но трафаренийцы не могли производить на свет девочек, которые могли бы стать мамами. Они бы женились друг на друге, порождали бы потомство, правили бы до скончания века. Но трафарения, как и любое заболевание, стремится к жизни, поэтому оставаться в рамках одной семьи оно не согласно.

Королевская семья была вынуждена искать женщин, согласных на такое сложное и жестокое материнство. И находили. Вплоть до середины XX века не составляло труда найти нищую девочку, которая хотела бы стать пусть не правящей, но королевской особой.

Следующий кусок, который мне выделила Лиля, был почти в самом конце.

Иногда людям сложно принять правду. Особенно если эта правда для них неудобна. Отрицать будут до последнего. Сколько раз мы сталкивались с таким — вроде бы и возразить нечего, а признать не можем. Конечно, любая правда останется слухами, пока сам субъект ее не подтвердит, давний закон. И вроде бы дальнейшая жизнь складывается из того, что правда признана, а слов таких никто не произносит. Потому что страшно их произнести.

Королевская семья давно должна была понять, что трафарения — заболевание гордое. И покуда оба родителя не захотят стать частью королевской семьи, ген не сработает. И если первых разносящих маркеров мужчин можно понять — они просто этого не знали, то последующие поколения должны знать. Но нет, не признают. Не признают и до сих пор. Хотя выработали правило, которое следует ровно из гордой природы заболевания: если в семье два маркера и первый не желает присоединиться к королевской семье, его влияние на младшего нужно ограничить, а лучше — исключить вообще.

Остался третий кусок, но я уже все понял. Я понял все, и мне оставалось только прочитать. Я знал, что Лиля выделила всего одну строку. Строку, из которой следует все.

Трафарения — умная болезнь. Я и ты тому подтверждение.

Как я и предполагал, в России я был в розыске. Однако до моего приезда в Москву приехали мои адвокаты, которым Светлана и в подметки не годилась. Они знали правду и знали, что нужно делать.

У фирмы, которую мне помогла найти Натали, было российское представительство с адвокатами, которые имели право действовать на территории России. Эти люди отстранили Светлану от моего дела и сами занялись процессом.

Мне не разрешали приезжать в Москву, пока присутствовала угроза моего ареста. Каждый день мне на почту приходили отчеты юридической фирмы, в которых содержались описания действий по моей реабилитации.

У следствия не было оснований для моего ареста ни по одному из обвинений. Все, что касалось выдвинутых «Бурлеском» обвинений, было надуманным и не имело под собой ни единой действительной улики. Оснований сомневаться в действительности постановлений суда об аресте было множество, и мои новые адвокаты добились скорейшего пересмотра всех постановлений. В сухом остатке «Бурлеск» обвинял меня в сговоре с агентом с целью причинить ущерб изданию, вроде как ни я, ни мой агент не собирались исполнять договор на тех условиях, которые Алекс подписал от моего имени.