Фрэнк Грубер - Монахи-молчальники

Танкред встал, предложил ей стул. Гелена улыбнулась в знак благодарности:

— Вы думали, что я не приду?

— Если бы вы не пришли, я покинул бы Германию уже сегодня вечером. Но раз пришли, то думаю, что останусь до завтрашнего вечера.

— И куда потом? Обратно… в вашу страну?

— Во Францию, — сообщил он.

Она испытующе посмотрела на него:

— Франция? Я почему-то думала, что вам следует отправиться в… ну, словом, куда-либо еще.

— В Венгрию?

Ее глаза сверкнули.

— Как много вам известно, мистер Танкред?

— Меня зовут Чарльз.

— Ну тогда Чарльз.

— Как много я знаю о чем?

Одна из официанток в тирольском одеянии подошла к их столику.

— Мне просто кофе, — сказала Гелена.

— И кусок штруделя, — предложил Танкред. — И мне то же самое. Кофе и яблочный штрудель.

Официантка удалилась. Танкред вновь сосредоточил все свое внимание на Гелене. Его глаза встретились с ее глазами, которые уж точно были не менее голубыми, чем легендарный голубой Дунай.

— Вы пришли ко мне в номер. Как тогда в Париже, так и здесь прошлой ночью. Расскажите почему?

— Я уже говорила вам в Париже — совершаю гранд-тур. Париж, Ривьера, Рим, Вена, Берлин… иногда Гамбург. Я не скажу вам, почему именно.

— Не потому ли, что хотели заставить меня принять вас за авантюристку?

— Нет, потому что я не имею дома.

— Дом есть у каждого, — возразил Танкред.

— У вас есть?

Он поежился:

— Полагаю, я исключение. Но да, дом у меня есть. Армия США.

— Будь я мужчиной, то, возможно, тоже выбрала бы армию. Это решило бы проблему наличия дома. — Она поиграла ложкой. — Когда я была девочкой, мне постоянно вдалбливали, что у Райзингеров есть дом. Дом предков, дом, которым владели… ну, так долго, как существует семья Райзингеров. Беда в том, что мы в нем не живем. Мы изгнанники.

— Из Германии?

— Из того, что обычно было Австро-Венгрией или, точнее, Венгрией. Мы австрийцы, по крайней мере, всегда считали себя таковыми. Наш дом мы потеряли в 1918-м. Он стал частью Югославии. Наше имение было экспроприировано.

— Воеводина была аннексирована Югославией в 1918 году. Полагаю, именно там находился ваш дом?

Она кивнула:

— Воеводина была австрийской еще со Средних веков. Наша семья прослеживает свою историю до одиннадцатого века, когда родоначальник граф Райзингер получил марк земли — размером в то, что можно обойти за день, — дабы охранять ее, вдоль границы по Дунаю. Райзингеры удерживали эту землю либо часть ее свыше восьми столетий. Замок на Тамише, в тридцати милях от Белграда, насчитывает по меньшей мере столько же лет. Хотя в нашей семье есть традиции, которые гораздо старше.

— Белград и сам, возможно, старейший город в Европе. Под названием Сингидунум он был уже древним, когда его захватили римляне. — Тут Танкред выдержал паузу. — Аттила много лет удерживал его.

Глаза Гелены вспыхнули, она была готова вскрикнуть, но тут как раз подошла официантка с яблочным пирогом и кофе, и ей пришлось подождать, пока девушка уйдет. Затем Гелена спросила:

— Вы на самом деле пишете книгу об Аттиле?

— Еще не решил окончательно. А что?..

Она покачала головой:

— Тема не из легких. В нашей истории мало найдется такого, что поможет вам в поисках. Разве только если обратитесь к архивам.

— А для этого мне придется отправиться в Венгрию… или в Югославию. Именно это вы и предлагаете?

— Почему вы решили, будто я что-то предлагаю?

Танкред подался вперед над столиком, поймал ее руку и слегка сжал, хотя она и старалась ее отдернуть.

— В Париже как далеко вы намеревались зайти?

Она попыталась высвободить руку и воскликнула:

— Вообще никуда! Отпустите меня!

Танкред освободил ее руку.

— Вы пришли ко мне прошлой ночью. Намеревались вознаградить меня поцелуем?..

— Я думаю, что мы уже и так зашли слишком далеко, — произнесла Гелена, забирая перчатки и сумочку.

— Вы же еще не съели свой пирог.

— Яблочный штрудель не в диковину для австриячки.

— Австриячки без дома?

Уже вставая из-за стола, Гелена смешалась, затем вновь уселась.

— Мы можем говорить не переходя на… личности?

— Сильно сомневаюсь. Но здесь, на публике, вам ничего не грозит. У себя в номере такого гарантировать не смогу.

— Я не та, за кого вы меня принимаете, — свирепо заявила она. — Пожалуйста, поймите это раз и навсегда.

— Если я отправлюсь в Венгрию, то встречу ли вас там? Или в Югославии? Придете ли вы ко мне в отель?

— Вы никак не хотите отстать от меня, не так ли?

— А вы хотите, чтобы я отстал от вас?

Она первой опустила глаза. Наконец тихо ответила, вновь поднимая глаза:

— Возможно, нет. Не исключается возможность, что я влюбилась в вас.

— Думаю, вполне возможно, что я влюбился в вас, — признался Танкред в свою очередь. — Фактически, так оно и будет… если встречу вас еще раз или два. И что тогда нам делать?

— Такое, по-видимому, станет самым худшим для нас обоих.

— Множество людей влюбляются.

Она покачала головой:

— Этого не должно быть. Всю мою жизнь я ненавидела американцев… Ваш президент Вильсон — причина того, что мы утратили наш дом. Его самоопределение судеб народов сделало возможным образование Югославии. А югославы прихватили более сотни миль земли, на которую не имели никаких прав, ибо на ней никогда не проживали ни сербы, ни хорваты. Воеводина была Австрией по историческому праву. Она принадлежала Австрии с незапамятных времен.

— Президент Вильсон был идеалистом. Но вы что, так и собираетесь прожить всю оставшуюся жизнь, ненавидя американцев из-за Вильсона? И меня тоже ненавидите из-за президента Вильсона?

Выгнув брови, Гелена посмотрела на Танкреда:

— Я не думала о Вильсоне, когда вы целовали меня в Париже.

— Когда вы целовали меня, — поправил он.

— Вы не желаете оставлять мне ни единой лазейки.

— Думаю, нам следует поговорить об этом… там, где не будет ни официанток и ни множества других людей вокруг.

— Где, например?

— В моем номере в отеле.

— Я знаю, куда вы клоните. — Она покачала головой: — Нет, мистер Танкред, я не собираюсь посетить ваш номер в отеле… никогда больше.

— Нам же нужно еще поговорить.

— Что мы сейчас и делаем.

Он вздохнул, как бы сдаваясь:

— Ладно, мне нужно узнать чуть больше о вашем кузене, майоре Райзингере.

Крошечная морщинка пересекла ее лоб.

— Вы сказали нечто странное о нем прошлой ночью. О том, будто он говорил вам, что был монахом-траппистом.

— Во время войны я провел ночь в монастыре траппистов, в Нормандии. Ваш кузен знал это.

— В этом было что-то особенное?

Он смешался, а Гелена воскликнула:

— К каким я должна прийти выводам? Он заявился к вам спустя много лет и… и был убит у вас в номере. Между вами двоими, должно быть, что-то произошло?