Жорж Сименон - Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа

— Вы уже вернулись, мсье Мишель? — удивленно спросила она, забыв, что он ее не понимает.

Она смотрела на них, переводя взгляд с одного на другого. Внешне ничто не говорило о том, что произошло, и все же она нахмурилась, пристально вглядевшись в лицо Эли.

— У вас странный вид, — сказала она ему. — Надеюсь, вы не поссорились?

— Нет.

— Никто не приходил?

— Никто.

Она убедилась, что в печи достаточно угля, и, прежде чем снять пальто и шапку, поставила на огонь кастрюлю с водой.

— А сейчас освободите мне кухню, я буду готовить ужин.

Мадемуазель Лола поднялась в свою комнату. Эли тихо произнес по-польски:

— Нам лучше уйти отсюда.

У подножия лестницы они разошлись в разные стороны, ничего не сказав друг другу: Мишель направился в гранатовую комнату, где царило приятное тепло и в ящиках комода лежали письма и сладости, а Эли поднялся в зеленую комнату, где сразу же надел свое пальто и фуражку, чтобы не замерзнуть.

Однажды утром, вместо того чтобы бросить в почтовый ящик письма, звук которых можно было услышать с кухни, почтальон позвонил в дверь, что случалось только тогда, когда приходили заказные письма и посылки.

На часах было четверть девятого. Луиза, начинавшая работать в половине девятого, ушла из дома несколько минут назад, облачившись в свое темное драповое пальто с отделкой из беличьего меха и в такую же меховую шапочку. Под предлогом того, что на улице дует ледяной ветер, мадемуазель Лола решила не ходить на занятия, что, впрочем, случалось нередко и, похоже, совсем ее не беспокоило. Она спустилась вниз в розовом пеньюаре, похожая на огромную куклу, и при каждом движении ее грудь, имевшая странную консистенцию, обнажалась все больше.

Мадам Ланж делала ей знаки, пока она ела, но уроженка Кавказа их не понимала или притворялась, что не понимает.

— Мадемуазель Лола! — в конце концов, не выдержав, тихо сказала хозяйка. — Будьте внимательнее. Нам все видно.

— Видно что?

— Вас.

Этого было достаточно, чтобы та громко расхохоталась.

— Это плохо?

— Но здесь мужчины.

Стан Малевич, похоже, не слышал разговора; он, как обычно, молча поглощал свой завтрак, устремив взгляд в открытую книгу, лежащую рядом с тарелкой.

— Это их смущает? — спросила толстуха.

— Будь я на вашем месте, это смущало бы меня.

— На пляжах Черного моря парни и девушки купаются обнаженными, и никто не делает им замечаний.

— Это отвратительно.

Мадемуазель Лола вдруг разозлилась, что случалось с ней время от времени. Она встала из-за стола и бросила, направляясь к двери:

— Это ваши мысли отвратительны!

Когда раздался звонок в дверь, она уже поднялась к себе. Мишель еще не вышел из своей комнаты, откуда не доносилось ни звука, из чего можно было сделать вывод, что он еще спит. Эли, стоя возле печки, готовил себе чай и следил за поджариваемым яйцом. Запах керосина, которым мадам Ланж пользовалась, чтобы разжечь огонь, все еще витал в воздухе.

— Я открою, — сказала она, когда Эли сделал движение в сторону двери.

Он был единственным постояльцем, который открывал дверь на звонок, подбрасывал в печь угля, знал, в каком углу буфета лежат монеты для нищих. Молочнику тоже открывал дверь почти всегда он, протягивая белый эмалированный бидон со словами:

— Два литра.

Через застекленную дверь он увидел, как мадам Ланж берет сверток из рук почтальона, расписывается в квитанции. Когда почтальон ушел, она какое-то время стояла на месте, с удивлением разглядывая адрес, затем вернулась на кухню, не постучав в комнату к румыну.

Стан вышел из-за стола и, остановившись на пороге, сдвинул каблуки и опустил голову в поклоне. По всей видимости, так он проявлял корректность, поскольку мадам Ланж собиралась открыть сверток, ведь его вежливость доходила до крайностей.

Он никогда не рассказывал ни о себе, ни о своих близких. Как-то раз он лишь дал понять, что его отец преподает в одном из лицеев Варшавы, и путем сопоставления фактов Эли понял, что в действительности тот работал смотрителем, возможно консьержем.

Стан был белокурым, всегда одевался преувеличенно опрятно, без единой складки на одежде, и каждый вечер клал свои брюки под матрас, чтобы они разгладились. Он двигался и вел себя как офицер. На стенах его комнаты висели рапиры и фехтовальная маска.

— Вы можете остаться, мсье Стан. Вы ведь знаете, что здесь нет никакого секрета.

— Я должен идти заниматься, мадам Ланж.

Первое время каждое утро, когда хозяйка чистила обувь, он склонялся к ней, чтобы поцеловать ей руку.

— Полноте, мсье Стан, вы выбрали не самое подходящее место для этого! Достаточно просто говорить мне «доброе утро», как остальные.

О деньгах он тоже никогда не упоминал. Никто не знал о его ежемесячном доходе, поскольку вся корреспонденция и денежные переводы отправлялись ему до востребования. В его комнате не было никаких фотографий, кроме единственной, на которой была изображена группа выпускников лицея в зеленых бархатных фуражках.

Когда мадам Ланж была заинтригована или взволнована, она начинала смеяться, словно стесняясь своих эмоций, и вскрывая сверток, она бормотала:

— Что же такое мне могли прислать из Румынии? Наверное, это коробка рахат-лукума, которую мсье Мишель получает каждую неделю!

Она удивленно вскрикнула.

— Вы только взгляните, мсье Эли! Бог мой! Какая красота!

И разворачивая блузку из тонкой ткани с разноцветной вышивкой, какие носят женщины на Балканах, она нервно рассмеялась.

— Вы можете себе представить, как я пойду в этом за покупками?

Она была обрадована и в то же время разочарована.

— Это слишком красиво для меня!

Эли молча взглянул на блузку, перенес свой чай и яйцо на стол и устроился за ним.

— Здесь есть письмо. Все это наверняка благодаря мсье Мишелю.

Она прочла его и протянула своему постояльцу.

— Прочтите! Оно на французском. Интересно, как он мог обо мне рассказать, чтобы она такое мне написала.

Почерк явно принадлежал образованной женщине.

Уважаемая мадам!

Не могу передать словами, насколько я счастлива и спокойна, что мой сын оказался в таком доме, как Ваш. В каждом своем письме он рассказывает мне о Вас и о той заботе, которой Вы его окружили. Признаюсь, я была очень встревожена и расстроена, когда отец решил отправить Мишеля за границу. Теперь, когда я знаю, что он попал в надежные руки, я чувствую себя намного спокойнее.

Как Вы уже, наверное, заметили, в чем-то мой сын еще совсем ребенок. Поэтому при необходимости не бойтесь его побранить.

Я прилагаю к письму сувенир из моей страны. Мой французский с годами настолько ухудшился, что я попросила подругу написать за меня эти несколько строк.