Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

— Не сегодня! — прошептала Соня с усталой улыбкой, когда он повлек ее к спальне.

— Ш-ш-ш!

Адил-бей тоже улыбнулся. Он уложил секретаршу в кровать, как будто она была его сестрой.

Мужчина даже решил намочить угол полотенца, чтобы протереть Соне глаза.

— На лоб… Так будет лучше…

Затем взгляд девушки нашел окна противоположного дома, и в ее глазах промелькнуло беспокойство. Именно тогда Адил-бей взял с письменного стола несколько больших листов серой бумаги и прикрепил их к стеклам.

— Вот так! Теперь мы дома.

Они оба устали. Их глаза еще лихорадочно блестели. Они улыбались, как улыбаются люди, чудом избежавшие катастрофы.

Вот она — благодать! Адил-бей больше не подстерегал Соню, чтобы узнать, о чем она размышляет. Он вообще не задумывался об этом. Соня улыбалась — и этого было достаточно для счастья.

Она хотела спать. Закрывала глаза, но, когда консул замолкал, девушка знаком просила его продолжать.

— Перевод денег в рубли все равно ничего не объяснит. Со ста лирами мы сможем жить в прекрасной квартире в самом современном квартале Стамбула, есть все, что пожелаем, каждую неделю ходить в театр, а ты будешь носить красивые платья.

— А это правда, что вечерами там можно читать на улицах, так хорошо они освещены?

— Всю ночь. Вдоль берега Босфора тянутся кабачки, в которых играют турецкую музыку, пьют ракию и едят мезе [5] От турецкого «mezeler» — «всего понемногу», набор всевозможных закусок, подаваемых на маленьких тарелочках. .

— Мезе?

— Всего понемногу: мелкая рыба, оливки, огурцы, копчености — все, что можно жевать, слушая музыку и глядя, как скользят каики…

О чем еще они говорили в ту ночь? Соня заснула. Турок впервые видел, как спит его секретарша, и склонился, чтобы лучше ее рассмотреть. Когда девушка уснула, она вновь стала бледной и спокойной. Почему это маленькое личико так волнует его? И почему долгие месяцы они мучили друг друга, когда все оказалось так просто? Там, у двери, консул сказал ей:

— Мы уедем вдвоем, Соня!

И она ответила коротким пожатием руки. И какая разница, что на черной и мокрой улице шумит дождь? Очень скоро они больше не увидят этой улицы! Время от времени окно в доме напротив открывалось и закрывалось. Колин, который никак не мог заснуть, несколько минут смотрел в темноту, а затем ложился рядом со спящей женой.

Когда Соня первый раз открыла глаза, она несколько секунд собиралась с мыслями, а затем внимательно посмотрела на лицо Адил-бея.

— Вы не спали? — прошептала она.

— Я еще посплю.

— Это правда, что вы так сильно ревновали меня?

— Ревновал до такой степени, что ненавидел все, что вас окружает, и даже вашего брата, ненавидел его спокойствие, его манеру облокачиваться по вечерам на подоконник окна.

— Он много работает, — сказала девушка.

— А он верит в то, что делает?

— Он хочет верить. О таких вещах ни с кем и никогда не говорят, даже брат с сестрой или муж с женой, в таких вещах не признаются даже самому себе… — И, меняя тему, она спросила: — А в Стамбуле много трамваев?

— На самых главных улицах города их можно встретить каждые полминуты.

Девушка недоверчиво улыбнулась.

— У вас есть друзья?

— У меня были друзья, но я не хочу их больше видеть.

— Почему?

— Потому что тогда будете ревновать вы, как я ревновал к клубу и даже к портрету Сталина, висящему на стене.

Адил-бей не сомневался в своих словах. В его голове больше не осталось никаких черных мыслей. А дождь все шел и шел, и это было так чудесно — догадываться, что где-то там, за окном, холодно и сыро, а сам ты находишься в укрытии, вдалеке от всего внешнего мира.

Однако стоило им обоим задремать, как раздался настойчивый стук в дверь. Любовники одновременно подняли головы. Не отвечать. Не проронить ни звука. Неизвестный стукнул еще раз, попытался открыть дверь, но все напрасно.

А вдруг он выломает замок? Адил-бей прижал Соню к груди, а когда удаляющиеся шаги наконец стихли, взглянул на любимую и испустил тяжелый вздох.

— Я испугалась, — сказала она.

Ее тело было влажным. Адил-бей позволил себе робкую ласку. Он обнимал Соню в первый раз. Все остальные объятия не в счет. Он уже забыл о них.

— Давайте поспим!

Она очень забавно засыпала, сворачиваясь клубочком, втягивая голову в плечи.

А затем появился тусклый утренний свет, с трудом пробивавшийся сквозь бумагу на стеклах. Дом оживал. Кто-то мылся на лестничной клетке.

Адил-бей только-только проснулся, когда заметил, что глаза Сони уже широко открыты. Ее лицо, ее поза выдавали усталость девушки.

— Это было бы хорошо! — вздохнула она.

— Что?

— Жить в другом месте, в Стамбуле, да не важно где, просто чтобы жизнь была, как на фотографии!

Он не сразу понял, о чем она. Даже смущенно предположил, что Соня ревнует, и потому заверил:

— Это будет хорошо.

— Да. Будет ! Как вы намереваетесь все устроить?

— Я еще не знаю, но найду средство.

Адил-бей чуть было простодушно не сказал: «Как это обидно, что расстреляли проводника». Нет, об этом говорить не стоит. Однако консул нисколько не сердился на Соню. Он находил ее поведение естественным.

— Позвольте мне одеться.

Раньше она делала это прямо у него на глазах, но сегодня попросила подождать в кабинете, куда турок и вышел в пижаме. Мужчина посмотрел на разбитую чернильницу, разбросанные по полу документы, удовлетворенно потянулся, зевнул и, продолжая улыбаться, перевел взор на госпожу Колину, которая за прозрачной занавеской расчесывала длинные волосы.

Адил-бей слышал, как ходит по комнате Соня. Он представлял каждый ее жест и растрогался больше обычного, заметив любимую в черном платье и даже в шляпке на фоне дверного проема.

— Как жаль, что нужно уходить, — с озабоченным видом сказала Соня.

— Тогда почему вы уходите?

— Так надо.

— А если мы начнем с того, что поженимся в России?

Эта идея лишь сейчас пришла Адил-бею в голову, и он ее тут же озвучил.

— Это ничего не изменит. Я останусь русской гражданкой, и мне откажут в выдаче паспорта.

— Что вы собираетесь делать?

— Попробую выйти отсюда незамеченной. Вернусь домой. Позавтракаю. А к девяти часам утра приду в консульство.

Про консульство турок совершенно забыл. Он вновь посмотрел на разбросанные документы и подумал, что они не имеют никакого значения.

— Я займусь отъездом. Вы правы, вероятно, будет лучше, если консульство останется открытым.

Адил-бей отдавал себе отчет, что пока еще ничего не улажено и они вообще не продумали материальную сторону вопроса.

— До встречи, Адил-бей.

Она уходила, как в любой другой день, но консул почему-то ощутил беспричинный страх и принялся бормотать, как делал это каждый раз, будучи сильно взволнованным: