Жорж Сименон - Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона

— Громче! — раздался голос в зале.

Она повторила громче:

— Насколько я знаю, в течение трех месяцев.

— Он регулярно приходил к вам?

— Он приходил к нам и раньше, к моему сыну Стиву, но тогда он еще не обращал внимания на мою дочь.

— Что произошло в прошлую субботу?

— Вы прекрасно об этом знаете. Она уехала с ним.

— Вы видели, как она уезжала?

— Если бы я это увидела, я помешала бы ей.

— Предприняли ли вы какие-либо меры потом?

— Я пошла к мистеру Гэллоуэю, поскольку испугалась, что мой муж наделает глупостей, если я отпущу его одного.

— Мистер Гэллоуэй знал, что его сын уехал с Лилианой?

— Он знал, что его сын уехал, но не знал с кем.

— Он удивился?

— Я не могу ответить на этот вопрос.

Вероятно, были заданы и другие вопросы, но Дейв не обращал на них внимания. Его лицо по-прежнему выражало своеобразное послание, которое он тщетно пытался передать сыну.

На перекрестном допросе окружной прокурор спросил:

— После того как вы поняли, что ваша дочь уехала, вы сделали новое открытие?

— Недельная зарплата моего мужа исчезла из коробки.

Затем наступила очередь Джимми Ван Хорна. Он все время искал глазами сидевшего в зале отца и неизменно повторял:

— Да, ваша честь… Нет, ваша честь… Да, ваша честь…

Однажды, когда Бен пришел к нему, он показал ему автоматический пистолет доктора, и Бен попросил его продать оружие.

— Он заплатил вам пять долларов?

— Да, ваша честь.

— Он отдал их вам?

— Нет, ваша честь, только три доллара. Еще два доллара он должен был мне отдать на следующей неделе.

В зале снова послышался смех. Большинство присяжных, среди которых были две женщины, сидели неподвижно, напряженно застыв, как на семейной фотографии.

Гэллоуэй не сразу понял, почему судья встал и надел шапочку, нечленораздельно пробормотав какие-то слова. Это означало, что судебное заседание вновь прерывалось, на сей раз на час, чтобы все смогли пообедать. Только присяжные и еще не выступавшие свидетели не имели права уйти.

— Полагаю, — сказал Дейву адвокат, — вас бесполезно просить не присутствовать на вечернем заседании?

Дейв просто кивнул головой. Почему он не должен был присутствовать, если ему выпадал шанс увидеть Бена и находиться рядом с ним?

— Будут выступать два психиатра. Если они не станут говорить слишком долго, есть вероятность, что окружной прокурор произнесет обвинительную речь сегодня. Так же вполне возможно, что я тоже выступлю. В таком случае все закончится сегодня вечером.

Дейв никак не отреагировал. Он смотрел на происходившее вокруг него так, словно это непосредственно не касалось его. Поскольку его сына увели, Дейв отправился перекусить в ресторан, напоминавший «Макс Ленч». Почти все были там, но на него никто не обращал внимания. Один только владелец гаража из Эвертона подошел и пожал Дейву руку, говоря:

— Как же на улице жарко!

Один из психиатров был пожилым мужчиной, говорившим с иностранным акцентом. Другой же был среднего возраста. Уилбур Лейн из кожи вон лез, употребляя в своих вопросах те же термины, которыми пользовались и они. Впрочем, судя по всему, эти термины были хорошо ему знакомы.

Несколько раз Дейв чувствовал, как судья смотрел на него. Возможно, это получилось случайно. Судья был вынужден сидеть напротив толпы в течение нескольких часов. Должен же был он на кого-то смотреть!

Было принято решение объявить последний перерыв, всего на несколько минут. Бен и Лилиана оставались в зале. Изабель Хавкинс воспользовалась этим, чтобы поговорить с дочерью. Констебль не стал ей мешать. А Дейв не осмелился подойти к сыну, опасаясь, что это не понравится Бену. Как бы ему хотелось, чтобы Бен посмотрел на него и понял, что его отец преодолел длинный путь!

Окружной прокурор говорил в течение двадцати минут монотонным голосом. Затем наступила очередь Кавано, который был еще более краток, и, наконец, Уилбура Лейна.

Присяжные отсутствовали не более получаса. Незадолго до их возвращения в зал привели Бена и Лилиану, которые по-прежнему вели себя раскованно. Лилиана даже помахала рукой кому-то из своих знакомых, сидевших в зале.

Не прошло и пяти минут, как все закончилось. Большое жюри единодушно решило обвинить Бена Гэллоуэя в убийстве первой степени, а Лилиану Хавкинс — в пособничестве, и отправить дела их обоих на рассмотрение Верховного суда графства.

Во время чтения приговора Дейв так напряженно всматривался в лицо сына, что у него заболели глаза. Он был почти уверен, что заметил, как у того немного дрожали губы и раздувались ноздри. Но Бен почти сразу сумел улыбнуться и повернулся к Лилиане, улыбнувшейся ему в ответ.

Бен не смотрел на отца. В возникшей суматохе Дейв напрасно старался попасться сыну на глаза, а вскоре и вовсе потерял его из вида. Он услышал озлобленный голос Лейна:

— Я сделал все, что было в человеческих силах. Он сам этого захотел.

Гэллоуэй не держал на адвоката зла. Дейв не любил его, как не любил Мьюсельмана, но против Лейна он не имел ничего конкретного.

— Благодарю вас, — вежливо сказал он адвокату.

Лейн, удивившись такой смиренности, продолжал:

— Верховный суд соберется не раньше чем через месяц. Возможно, за этот срок я найду новые аргументы.

Дейв не осознавал, что, пожимая руку адвокату, он улыбался ему той же самой улыбкой, которая играла на губах его сына весь день.

Улицы были залиты солнцем. Владелец гаража увозил в своей машине парикмахера и старую миссис Пинч.

На следующий день Гэллоуэй открыл свой магазин в обычное время, а в субботу отправился к Мьюсаку. Он ни о чем не говорил, издали смотрел на игроков в бейсбол, бегавших под лучами заходящего солнца, а затем сыграл партию в триктрак со столяром, который курил свою починенную трубку.

Вероятно, вначале вдовец испытывал те же чувства, что и он, когда ему случалось оборачиваться, чтобы поговорить с Беном, или когда он с нетерпением смотрел на часы, думая, что его сын опаздывал. По крайней мере один раз, утром, он с удивлением заметил, что на сковороде жарились яйца на двоих.

Тем не менее это прошло быстро. Присутствие Бена всегда ощущалось не только в квартире, но и в магазине, на улицах, по которым тот ходил. Гэллоуэй нуждался в физическом присутствии сына гораздо сильнее, чем раньше.

Возможно, происходившая в нем работа началась еще до заседания большого жюри или в субботу вечером, например когда Дейв сидел в зеленом кресле и ждал сына, не надеясь на его возвращение, или же еще раньше?

Он всю жизнь наблюдал за сыном и не понял его до того момента, когда увидел Бена в суде, беззаботного, с улыбкой на губах.

Однажды утром на неделе Дейв повесил табличку на застекленную дверь магазина и направился к Мьюсаку, работавшему в своей мастерской. Краснея, словно боялся выдать самую интимную тайну, он вытащил из конверта три фотографии.