Джон Макдональд - Смерть в конце тоннеля

— Замолчи, Пол, — прошептала Джойс.

Официантка приняла у них заказ. Когда она удалилась, Пол продолжил:

— Это простое действие. Допустим, у них тут три сотни ножей, три сотни вилок и три сотни ложек. Шансы, что тебе попадется та же самая ложка второй раз, составляют один к тремстам. Вилка с ложкой — один из девяноста тысяч. Полный набор — один шанс из двух миллионов семисот тысяч.

Джон глядела на свои руки, лежащие на коленях, чувствуя, как глаза медленно наполнялись жгучими слезами.

— Как глупо.

— Я следую нашему плану.

— Ты издеваешься.

— Я стараюсь соблюдать равновесие. Я не мистик.

— Я хотела приехать сюда… потому что… это то же самое место.

— Да, я нахожу, что здесь по-прежнему прекрасно.

— Нельзя найти того, чего не ищешь, Пол.

— А тебе не кажется, что это болезнь, навязчивая идея? Что это бессмысленно, пошло, сентиментально? У меня в голове крутится тема. Как ты думаешь, звучали бы скрипки в нашем эпизоде?

— Такой фильм никто не стал бы снимать.

— Да, пожалуй. Хотя почему же? Если разобраться… Вот сидят два абсолютно чужих друг другу человека. И тут наступает волшебный момент откровения, огонь вспыхивает в их глазах, а скрипки в это время играют крещендо.

— Пол!

Им принесли еду. Он ел аккуратно и размеренно, с отсутствующим выражением лица. Она смотрела на него и не могла понять, почему они оба так переменились. Пять лет назад этот ресторан казался им сказкой. Но годы и слова превратили его в забегаловку, чьи стены не защищали от рева машин на дороге. Еда была безвкусной, из кухни доносилась ругань.

Джойс была не такая дура, чтобы верить в то, что они вечно будут любить друг друга, как до свадьбы. Она знала, что их чувства со временем должны измениться, успокоиться. И все же — не настолько, чтобы осталась одна ненависть. Пол как будто впал в детство, став жестоким, словно подросток. Джойс чувствовала, что его гложет обида на семью, детей, на их брак. Он ненавидел их. И оскорблял ее потому, что она была воплощением его постылого рабства.

Пол Конклин медленно помешивал кофе в чашечке. И хоть ему было стыдно за то, что он опять все испортил, он продолжал молча сидеть с каменным лицом. Кодекс поведения запрещал ему признавать собственную вину и раскаиваться.

Он поступал так с давних пор. Помнил, как это нашло на него в первый раз, в темном доме, в тишине, наступившей после одного из тех ужасных скандалов. Пол тогда был совсем маленьким. Ему купили железную дорогу и поезд. Блестящий синий локомотив, вагончики — он мечтал о таком подарке. И навсегда запомнил его изумительный острый «электрический» запах. Пол играл с ним в пустой комнате. Еще там была станция, и внутри у нее горел свет. Желтая вагонетка, перевозившая дрова, сама вываливала их, стоило лишь повернуть нужный рычажок на трансформаторе. Целый чае, пока поезд бегал кругом по рельсам, он любил этот поезд.

А потом вдруг стал брать вагоны и защемлять их по одному тяжелой дверью шкафа. Локомотив был последним и все никак не хотел ломаться. Когда с поездом было покончено, он растоптал жестяную станцию. Свет внутри ее погас. Пола отлупили, а обломки поезда унесли. Больше он никогда их не видел.

Годы спустя его лечил маленький чудной человек, лицо у которого беспрестанно передергивалось от нервных тиков, отчего он сам походил на сумасшедшего.

— Я постараюсь объяснить вам попроще, мистер Конклин, — сказал он. — Постараюсь, но ведь вы не станете слушать. Когда вы нуждались в любви, у вас ее не было. И вы начали винить себя за то, что вас никто не любил. Случай с игрушечным поездом тому подтверждение, как и то, что вы мне рассказывали о музыке и о шахматах. Вы не можете получать удовольствие без того, чтобы не искать путей уничтожить его источник. В вас говорит негативизм. И это не шутки. Однажды вам может прийти в голову мысль повернуть его против самого себя. Когда вам захочется что-то разрушить, остановитесь и задайте себе вопрос, чего ради вы себя наказываете.

«Вы говорили со мной серьезно, доктор. Да, вы изучили результаты моих тестов и огорчились, потому что мне ничего не помогло. Но вы были не правы, доктор. Вы думали, что меня излечит любовь. Когда я нашел ее, мне и вправду полегчало, но лишь на время.

Теперь у меня есть Джойс. Она для меня все — и сверкающий поезд, и моя двухслоновая атака, и дуэт для кларнета с виолончелью. Она — все, что я когда-либо любил, и даже больше. Душа моя плачет и тянется к ней, но я с презрительной улыбкой на лице высмеиваю то, что дорого ее сердцу, причиняя ей невыносимую боль. Я отвергаю ее. Это не просто, потому что она влюблена и упряма. Но я могу загубить все, что угодно, доктор. Все на свете. У меня природный талант к этому делу, и я добился больших успехов. Я отвергну ее и убью ее любовь. Ей нужен в доме надежный, спокойный мужчина, любящий детей. Я не из таких. Я холоден, как айсберг. У меня такое чувство, что я тысячу раз за день прощаюсь с ней навсегда».

— Помнишь, как ты рассмешил официантку? — робко спросила Джойс.

И хотя он все отлично помнил, демон, сидящий у него внутри, не позволял ему признаться в этом.

— Только не говори, что я ее щекотал.

— Нет, она засмеялась, когда ты сказал, что… Ну да ладно, теперь это уже не смешно.

— Нет, расскажи.

— Я не хочу рассказывать, Пол. Ты опять станешь издеваться. И тебе вовсе не хочется знать.

— Нет, будь добра, напомни. Может, мне удастся рассмешить и нашу надутую выдру. А почему бы нам самим не посмеяться? Вдруг мы втроем покатимся на пол от смеха?

— Ты закончил? — тихо спросила она. — Тогда расплачивайся. Я вернусь через минутку.

Джойс вышла в туалет. Пол проводил ее взглядом: в последнее время она стала ходить осторожно, будто боясь упасть и рассыпаться. Он расплатился, оставил чаевые и вышел на улицу. Когда пришла Джойс, он стоял у дверей. Она улыбнулась ему как ни в чем не бывало. Невероятным образом к ней вернулась ее бодрость, будто она не только простила его, но и совершенно забыла об их ссоре. Ее идиотский оптимизм в ту минуту покоробил его и ужаснул. Неужели Джойс всерьез надеется, что это путешествие пойдет им на пользу, что они смогут залатать все дыры и прорехи взаимных обид?

Они пошли к стоянке, где оставили машину.

— Нам повезло с погодой. Тогда после обеда полил дождь, помнишь? — сказала она, когда они уселись в свой темно-бурый «плимут».

— Ах да, и продолжался до следующего утра. Ночью мы лежали в объятиях друг друга в мотеле, слушая, как он барабанит по крыше. Романтика! Может быть, попробуем вызвать бурю?

— Разве обязательно острить по любому поводу?

— Я и не думал острить. Я просто рад, что не забыл, какая погода стояла в тот день. Значит, у меня еще есть надежда.