Джон Макдональд - Смерть в конце тоннеля

В последние два года они часто ссорились, и всегда по пустякам. Но на этот раз причина была серьезной.

Почти пять лет назад, в апреле, они обедали в этом же самом ресторане. Тогда шел второй день после их свадьбы, второй день медового месяца. Джойс все прекрасно помнила. Помнила даже лицо толстой официантки, которая их обслуживала, и как Пол рассмешил ее. Это было золотое время, когда они были самой счастливой парой на земле. Они любили друг друга и ждали от жизни только хорошего.

Сейчас тоже был второй день их поездки, которую Джойс задумала как возвращение в прошлое. Она рискнула потащить Пола в путешествие, надеясь вновь обрести то, что они потеряли. Джойс не знала ни как, ни где это произошло. Но если вы не помните, где потеряли свое счастье, то нужно поискать следы его там, где вы проезжали раньше, когда оно еще было при вас.

У двадцатишестилетней Джойс Конклин было худое скуластое лицо, как у бойкого мальчика-подростка, темные густые волосы и густые брови, которые росли как им нравилось. Самой замечательной ее чертой, наверное, была ее энергичность, очевидная с первого взгляда, как и то, что в груди у нее билось сердце. Ее тело было стройное и крепкое, движения стремительные, угловатые, мимика и жесты эмоциональные. В редкие минуты неподвижности она казалась некрасивой, но стоило ей оживиться, задвигаться, заговорить — она расцветала. На фотографиях Джойс выходила ужасно из-за их статичности.

Ее нельзя было не любить. Она заводила друзей так же естественно, как другие дышали, потому что ее участие и интерес к людям были неподдельны. Продавец в магазине, зубной врач, водитель автобуса, электрик — все обожали ее и всегда рады были видеть. Встречи с ней поднимали им настроение.

Джойс выросла в доме, где царили любовь, доверие, понимание и строгость. Ее энергия была безгранична, оптимизм — заразителен. За пять лет замужества она родила двоих детей, мальчика и девочку. Первые роды были трудные и опасные из-за узкого таза. Второй ребенок — мальчик — родился путем кесарева сечения.

Но за последние два года она изменилась. Ее движения стали нервными, под глазами залегли темные тени, что придавало ей утонченный, болезненный вид. Теперь Джойс бывала и молчалива, и грустна.

Пол Конклин являлся существом более сложной организации, чем его жена Джойс. Ему было двадцать восемь лет, он был высокий, темноволосый и худой. Свое детство Пол отбыл, как отбывают тюремный срок, в семье, которой не было, обреченной на распад, но не распавшейся, где ненависть — это голос за закрытой дверью, презрение — долгий пристальный взгляд, насилие — осязаемая в пустых комнатах материя.

Он долго искал спасения, пока наконец не нашел его внутри себя, в лабиринтах своего удивительного разума. Пол посвятил себя интеллектуальному совершенствованию. Только обладая интеллектуальным превосходством над другими, он мог чувствовать себя в безопасности.

Два года он прожил затворником, изучая шахматы, и в пятнадцать лет принял участие в матче на звание чемпиона мира. Еще через год ему наскучило играть с равными соперниками, и он оставил шахматы.

Пол стал сочинять атональную музыку. Когда ему стукнуло всего восемнадцать лет, его произведения уже исполняли небольшие инструментальные группы. Это была удивительная музыка — смелая, сложная, полихроматическая, и все же слушать ее было все равно что слышать, как бесконечно падают с крыши сосульки. Она не говорила ни о чем, кроме как о своей виртуозности.

В двадцать лет Пол опубликовал работу по антисиллогическому методу в символической логике, которая вызвала много споров среди математиков. В двадцать два года, после восьми месяцев психоанализа, поступил в траппистский монастырь. Два месяца спустя сбежал оттуда и стал работать в актуарном отделе крупной страховой компании.

Надменность была основной чертой его характера. Среди людей Пол держался либо молча и отчужденно, с презрением взирая вокруг, либо все общество становилось жертвой его язвительного остроумия. И, при всем своем уме и блеске, он оставался одиноким, как последний человек на земле.

Пол знал, что достоин большего, чем служить в страховой компании. Но зато здесь он работал один и делал важное дело — переводил статистические данные в формулы для компьютеров, чтобы получить более детальный и гибкий прогноз расходов и доходов компании. Эта чистая математика, свободная от влияния человека, представлялась ему в виде многомерного продолжения той самой шахматной доски, которая так поразила его в тринадцать лет, когда он в первый раз увидел, как ходят фигуры.

Джойс Макаллен была новой девушкой, принесшей ему данные с нижнего этажа. Он лишь мельком взглянул на нее. Она засмеялась и спросила, почему он такой странный. Сначала Пол подумал, что с ее стороны это какая-то гамбитная ловушка. Но потом понял, что ей на самом деле интересно знать, что ее внимание к нему искреннее. И он, сперва неохотно, начал выбираться из голубых ледяных пещер своего интеллекта навстречу ее теплу и любви. Раньше его никто не любил. Что-то внутри его медленно, опасаясь получить отпор, возвращалось к жизни.

Они поженились. Пол говорил в шутку, что свадьба — это не то языческий обряд, не то мазохистский ритуал. Джойс вызывала в нем тщательно скрываемое благоговение, священный трепет. Он был дикарь, который обрел богиню огня и поклонялся ей. Раньше Пол верил только в необъяснимость собственного разума, теперь поверил в нее, и это опровергало его нигилизм. Три года Пол Конклин, согретый ее любовью, был нормальным человеком.

Два года назад все началось снова. Все. Черная меланхолия. Отчуждение. Стены изо льда. Мало-помалу Пол удалялся от Джойс, погружался в свои неудобные холодные пещеры, и теперь на его лицо лишь изредка падал бледный отсвет ее огня. Он знал, что делал, и видел, что делает с ней. Он мог взглянуть на себя со стороны, увидеть свое отдаление и попытаться остановить его, но не находил для этого ни одной зацепки.

Эта ссора была похожа на остальные. Из-за нового шоссе вид города изменился, и они не сразу нашли ресторан. Сначала Джойс сомневалась, но, как только они вошли, сразу узнала место. Они сели за столик на двоих у окна.

— Даже столик тот же самый, Пол, — улыбнулась Джойс.

— Не уверен…

— А я уверена. — Безразличие его тона ее не обескуражило.

Он развернул салфетку.

— Подумать только, это, может быть, та же самая ложка.

— Не говори так, Пол.

— Почему я не должен так говорить? Я подыгрываю тебе. Разве тебе не хочется, чтобы это была та самая ложка?

— Хорошо, пусть это игра, но ты согласился, что мы должны попытаться.

— А я и пытаюсь. Я ведь поехал. Но только ты хочешь повторить все точь-в-точь, насколько возможно. Только если мы делаем все то же самое, то получается абракадабра. С математической точки зрения эта ложка вполне может оказаться той же самой. Ложки используются пять лет, если не больше. Эта как раз выглядит на пять лет. Разумеется, в процессе использования ложки приходят в негодность. Их воруют или выбрасывают вместе с объедками. Но раз уж мы ищем совпадения, то почему бы этой ложке не быть той же самой ложкой? Чтобы найти математическую вероятность для вилки, ты должна умножить общее число ложек на число вилок…