Микаэла Блэй - Люкке

– Ты помнишь, почему мы назвали ее Люкке? – Хелена украдкой посмотрела на Харальда.

Харальд кивнул:

– Чтобы она принесла удачу [11] «Удача» по-шведски – lycka , произносится «люкка», почти как имя «Люкке». .

Тут Хелена повернулась к Хлое:

– Нельзя ли выключить эти сирены?

– Что? – Хлоя сжала ладонь. – Харальд, могу я поговорить с тобой с глазу на глаз?

– Не сейчас, Хлоя, – только и сказал он и покачал головой.

К ее ноге прижалось что-то твердое и угловатое.

– Ай! Людде, прекрати, маме больно.

Это Людде взял пожарную машинку под мышку и проворно вполз с ней в кухню.

– Подожди, Людде, извини. – Она попыталась дотянуться до сына, но за ним было не угнаться. К тому же бегать за ним, как какая-нибудь нянька, было ниже ее достоинства.

Людде подполз к Харальду и попытался взобраться ему на колени.

– Не сейчас, Людде, – сказал Харальд, отодвигая мальчика. – Хлоя, пожалуйста, возьми его.

«Ну хватит», – подумала она, не отходя от двери.

Людде продолжал карабкаться на Харальда.

– Ты можешь взять его, Хлоя? Нам надо поговорить. – Харальд отобрал у Людде машинку и положил ее на стол, чтобы сын не мог ее достать.

– Он всего лишь ребенок. – Хлоя подошла к ним и взяла Людде на руки. – Твой ребенок. Наш ребенок. – Она вышла из кухни.

Она быстро одела Людде, посадила его в коляску, спустилась вниз на лифте и вышла на Карлавеген. Вставила в уши наушники и накинула на голову капюшон куртки-дождевика.

«Что бы ни произошло, во всяком случае, у меня есть Людде», – подумала она и набрала номер своей мамы, которая сразу взяла трубку.

– Я больше не могу, мама! Ты бы видела, как они сидят у нас на кухне!

– Успокойся, что случилось? Кто сидит на твоей кухне?

Хлоя рассказала о Харальде и Хелене.

– Но в этом нет ничего удивительного, тебе надо попытаться поддержать их в такой ситуации.

– Я пытаюсь, но они не хотят со мной разговаривать. Харальд даже дома не ночует. Словно меня не существует. – Она просунула руку под брезент, чтобы дать Людде соску. – Вот так, спокойно, Людде. Я этого не выдержу, мама, я схожу с ума.

– Успокойся…

– Я боюсь, – прошептала она и огляделась, чтобы убедиться, что ее никто не слышит, но, к счастью, в такую погоду на улице было немного людей.

– Почему ты боишься?

– Я не выдержу. – Глаза наполнились слезами. – Я так боюсь, что они станут меня подозревать, мама. А вдруг полиция узнает, как мне было тяжело с Люкке.

– Ты моя маленькая, это же не преступление.

Хлоя вытерла слезы.

– Многим тяжело с неродными детьми. Это не преступление. Помнишь, каково мне было с Бенгтом и его несносными сыновьями?

Она помнила, но от этого не становилось легче.

После смерти папы Хлои ее мама сходилась и расходилась с несколькими мужчинами и их детьми. Один хуже другого. Никому не удалось заполнить пустоту после папы. Никому. Пока она не встретила Харальда.

– Мама. – Она всхлипнула, одновременно кивнув двум мамам, с которыми обычно разговаривала в открытой подготовительной школе. Увидев ее, они замедлили шаг, словно хотели остановиться и поговорить.

Хлоя показала на наушники, дав понять, что занята разговором. Теперь она жалела о том, что в подготовительной школе исходила злобой при чужих родителях по поводу того, какая Люкке невоспитанная и странная. Ее терзало беспокойство. Почему она всегда говорит всем и вся о том, что чувствует?

– Полиция спросила меня, почему я хочу, чтобы Харальд сдал анализ ДНК.

– Зачем ему это делать? Какое это имеет отношение к расследованию?

– Не понимаю, что удивительного в том, что я хочу знать, действительно ли Люкке его дочь?

– И что сказала полиция?

– Они спросили почему, и я ответила как есть. – Хлою затрясло. – Наверняка это рассказала им Хелена.

– Мне кажется, что ты устала и не можешь ясно мыслить. Могу ли я тебе чем-нибудь помочь, дорогая? Может быть, мне взять Людде на несколько часов, чтобы ты могла отдохнуть?

– Нет, спасибо. – Она не могла отдать Людде. Даже своей маме, тем более сейчас. Кроме него, роднее у нее никого не было.

– Но ты можешь мне кое в чем помочь, – сказала она. – Если полиция или Харальд спросят тебя, где я была в пятницу во второй половине дня, скажи, пожалуйста, что я была у тебя дома.

Эллен приложила пропуск и вошла в редакцию, выкурив сигарету на грузовой пристани.

Ей казалось, что все на нее уставились. Она старалась ни с кем не встречаться взглядом, не зная, кому она может доверять и кто что знает.

Подготовив длинный репортаж о школе Люкке, и сверив информацию с полицией, она погрузилась в редактирование.

За день никакой новой информации не появилось.

У нее по коже бегали мурашки, а от эмоций голова шла кругом. Она все еще сердилась на Джимми.

Сегодня он звонил ей несколько раз, но она была не в состоянии говорить с ним. Что можно сказать? Она все равно ничего не хочет знать, и ей не интересны его невнятные оправдания.

В понедельник вечером репортаж из школы вместе с последней информацией о поисках Люкке возглавили топ-лист 19-часовых новостей, и если ничего радикального не произойдет, эти новости останутся главными и в 22-часовом выпуске. Конкуренцию могли составить только потоки дождя, которые затапливали страну.

Эллен собирала свои вещи, когда раздался звонок. Номер не определился, и она ответила не сразу.

– Эллен слушает.

Тишина.

– Привет. Это Эллен, программа новостей ТВ4. Кто это?

Опять тишина. Эллен посмотрела на трубку, как будто трубка могла сказать, кто звонит.

– Привет! – сказала она уже сердитым тоном.

– Тебе следовало бы знать, что врать нехорошо. Просто-напросто ужасно.

– Извините, – сказала Эллен несколько удивленно. Судя по голосу, на другом конце провода была пожилая женщина. – С кем я говорю?

– Это какое-то нагромождение лжи.

– Если у вас есть жалобы, вам надо обратиться к нашему омбудсмену по работе со зрителями. – Эллен пожалела, что взяла трубку. – Переключить вас? – По старой привычке она сразу же стала обращаться на «вы» к пожилому человеку. Привычка, от которой она пыталась избавиться.

– Нет. Я хочу говорить с тобой. Это ты врешь направо и налево.

– Извини, но я не понимаю, о чем вы. О каком вранье вы говорите?

– Ты утверждаешь, что сегодня в школе был траур.

– Вот оно что. – Эллен начинала понимать, в чем дело.

– Ты утверждаешь, что они беспокоятся о Люкке, но всем плевать, им всегда было на нее плевать. Это лицемерие.

Эллен выпрямилась.

– Вы знакомы с Люкке? Вы член семьи?

Сердце забилось быстрее.

– Это не играет никакой роли, я не хочу называть ни свое имя, ни то, какое отношение я имею к Люкке, я не хочу участвовать в этом спектакле. Но тебе должно быть стыдно. Это просто-напросто ужасно.