Микаэла Блэй - Люкке

– Стыдно за что? – Эллен хотела понять ход рассуждений женщины.

– Почему ты пытаешься создать видимость того, что Люкке оплакивает масса людей? Получается, вас, журналистов, так легко купить? Вас что, не учат подвергать сомнению свои источники или как их там называют? Именно поэтому мы и живем в таком обществе, в котором живем, потому что вы не умеете ставить все под сомнение.

– Хотите рассказать другую историю? – спросила Эллен, взявшись за ручку.

– Нет, спасибо, я с такими, как вы, не разговариваю. Спасибо, что нашла время.

– Подожди…

Дама положила трубку.

Эллен сразу же позвонила на рецепшен.

– Ты можешь узнать, кто мне только что звонил? Мне нужно имя и телефон.

Она проигнорировала вздохи секретарши и, опершись на спинку стула, стала размышлять над тем, что сейчас сказала пожилая дама.

Но думать долго ей не пришлось – позвонила секретарь и сказала:

– Номер записан на Харальда Хёёка.

Через полчаса Эллен стояла на улице Абрахамсбергсвеген и смотрела на желтый кирпичный фасад дома с балконами, обитыми листовым железом оранжевого цвета.

Оказалось, номер принадлежит няне Люкке, Моне. Возможно, за ее телефон платит Харальд.

Эллен погуглила Мону, но не нашла ни одной ссылки. Как можно прожить жизнь, не оставив ни единого следа в Сети?

После принесенных должным образом извинений за искаженную интерпретацию фактов и заверений в том, что теперь она сделает все возможное, чтобы все исправить и найти Люкке, Эллен в конце концов удалось договориться о встрече. Разумеется, без камер.

– Проходи, – сказала Мона слегка подозрительно и робко отступила назад в тесный, темный холл. Она выглядела совсем не так, как ожидала Эллен. Мона оказалась маленькой, коренастой и гораздо старше, чем она себе представляла. Своими маленькими круглыми очками она напоминала Тетушку Берг из Лотте с улицы Бузотёров Астрид Линдгрен.

Эллен осторожно протянула руку для приветствия. Она немного боялась напугать пожилую даму, которая на удивление так твердо пожала ей руку, что сделала ей больно.

– Можно я возьму твою куртку?

Эллен кивнула, сняла с себя мокрую куртку и извинилась за то, что оставила в прихожей мокрые следы. И за насквозь промокшие кеды.

Она пошла вслед за Моной в гостиную, осторожно осматриваясь, чтобы Мона не подумала, что она что-то вынюхивает.

Мона жила в уютной маленькой двушке, обставленной довольно причудливо – типовая мебель из сосны, занавески в цветочек и стены, чем только не украшенные, начиная от вышитых картин до засохших цветов в рамках.

Эллен отметила, что над диваном висит вышивка с ее собственной любимой поговоркой.

– Обычно я стараюсь так думать. – Эллен показала на вышивку.

Нет худа без добра.

– Вот как. – Мона громко вздохнула. – Последние дни я все собираюсь это снять.

Эллен улыбнулась.

– Наверное, ты пришла сюда не для того, чтобы обсуждать поговорки. – Мона оценивающе посмотрела на Эллен.

– Правильно. Мне хотелось бы задать несколько вопросов о Люкке, чтобы поближе узнать ее и, надеюсь, лучше выполнить свою работу. Как видишь, у меня с собой нет никаких камер. – Эллен подняла руки, показывая, что ничего не прячет.

Мона скептически оглядела ее с головы до ног.

– Да, как я уже говорила, я недолюбливаю таких как ты, то есть журналистов. Ты уж меня извини, но, по-моему, вы только и делаете, что упиваетесь чужим горем. У вас нет никакой ответственности.

– Мне жаль, что ты чувствуешь…

– Но это не значит, что я хочу, чтобы ты заболела, ты ведь совсем продрогла. У тебя совершенно мокрые ноги и брюки.

Эллен посмотрела на свои ноги и увидела, что за ней тянется мокрый след.

– Подожди здесь, я принесу тебе сухие носки.

– Нет, не надо. – Эллен не успела ее остановить, и вскоре Мона вернулась с парой носков в одной руке и флисовым одеялом в другой.

Эллен поблагодарила, переодела носки и завернулась в мягкое одеяло. Как хорошо, когда ноги сухие.

– Хочешь кофе? – спросила Мона и вышла на кухню.

– С удовольствием, – ответила Эллен и, воспользовавшись случаем, еще раз огляделась. На книжной полке стояло три фотографии в рамках. Люкке она узнала сразу, двух других детей она никогда раньше не видела.

– Прошу прощения за мое поведение, обычно я не звоню людям, чтобы их отчитать, – крикнула Мона из кухни.

– Ничего страшного, – громко ответила Эллен.

Мона гремела на кухне посудой и могла ее не услышать.

– Как правило, я никогда не смотрю ТВ4, там слишком много рекламы.

– Да, многие так говорят. – Эллен про себя улыбнулась, отметив, что ей часто приходится слышать именно этот комментарий.

– Прости, наверное, я опять сказала что-то неприятное. – Мона вышла из кухни, держа в руках поднос.

– Нет, вовсе нет, я привыкла, – ответила Эллен. – А кто эти двое? – Она показала на фото других детей.

– Это Карл и Алис. Я работала у них до того, как пришла в семью Хёёк. Они уже большие, – она поставила поднос на придиванный столик.

– А ты всегда ухаживала за детьми?

– В основном да. – Мона поставила на столик две кофейные чашки, маленькую сахарницу и молочник. – Садись, я принесу кофейник.

– Как получилось, что ты стала работать в семье Люкке? – спросила Эллен, когда Мона села рядом с ней на диван.

– Через службу «Дежурная няня», – ответила Мона. – Только имей в виду, я дала подписку о неразглашении. Знала бы ты, сколько вас таких звонило мне после того, как Люкке… – Она замолчала. – На самом деле у меня нет никакого желания говорить с вами, но я не могу сидеть и смотреть, как люди притворяются, что они беспокоятся за Люкке. – Она указала на телевизор.

Эллен кивнула, и Мона налила им обеим кофе.

– Сколько ты проработала в семье Хёёк?

– Дай посчитаю. – Мона задумалась. – Пять лет? Да, с тех пор как разошлись ее родители.

– Значит, четыре года, – поправила ее Эллен, заметив по взгляду Моны, что та удивилась. Ее потрескавшиеся руки дрожали, когда она брала чашку с кофе.

– А кажется, дольше. В любом случае, я заканчиваю через несколько недель. – Она улыбнулась. – Мне шестьдесят пять, и в конце весны я ухожу на пенсию.

– И чем ты собираешься заняться?

– Чем заняться? Или буду ждать добра, – Мона бросила взгляд на висящую над ними вышивку, – или смерти, – мрачно закончила она. – Надеюсь, ждать осталось недолго. – И она подмигнула Эллен за круглыми очками.

Мона произнесла эти слова так спокойно, что Эллен поняла – пожилая дама не боится смерти. Вот бы ей так. Очевидно, такое отношение к смерти вырабатывается с годами.

Они пили кофе под стук колес – поезд метро притормозил у перрона рядом с домом.

– У вас с Люкке были, вернее, есть близкие отношения?