Нельсон Демилль - Во всем виновата книга. Рассказы о книжных тайнах и преступлениях, связанных с книгами

– Именно из таких пустячных вещей складывается история, – уверенно сказал Альтман. – Из миллионов незначительных действий маленьких людей, которыми движут великие силы.

Старик явно не собирался оспаривать точку зрения, с которой согласился раньше, поэтому Альтман сменил тему – просто из вежливости.

– И чем вы занимались после реальной школы в Линце?

Старик пожал плечами:

– Да так, ничем, пока не повзрослел. А когда повзрослел, всего лишь сменил имя.

Альтман испытал облегчение оттого, что старик отпустил пакет и резко перешел на другой предмет.

– Почему?

– Я ненавидел своего отца. Всегда ненавидел, но я ведь был обычным мальчишкой и считал, что надо уважать и слушаться его. Вы же знаете, каковы мы, немцы. Мы отлично умеем исполнять приказы.

– Наверное, вам было нелегко сменить имя и тем самым проявить неуважение к отцу.

– Очень нелегко. Отрекаться от отца всегда нелегко, даже если он – жестокий человек.

– И вы взяли другое имя?

– Да. Имя бабушки. Она была очень доброй, ласковой женщиной. Мне хотелось взять имя доброго и ласкового человека. – Мысли его явно витали в прошлом. – Я хотел, чтобы ее имя служило мне утешением, потому что дела мои шли плохо. У меня не было дома. Я питался объедками. Ходил в лохмотьях. Это ужасно – не знать, когда в следующий раз доведется поесть или помыться. Так ужасно, что можно сойти с ума. Возможно, я и вправду слегка свихнулся.

– После войны каждому из нас казалось, что у него больше нет дома, – сказал Альтман. – Наш мир был разбит вдребезги.

– Вы сошли с ума? – напрямик спросил старик.

– Нет.

– Вы знали, что такое бедность?

– Нет, не знал.

– Отец помогал вам?

– Да.

Альтман понял, что этот ответ ослабил его позиции: теперь он выглядел изнеженным баловнем. Ему не просто повезло больше, чем несчастному старику: ему повезло намного больше, прямо-таки до абсурда.

– Да, он помогал мне.

– Как именно?

– Он помог мне перебраться в Америку.

– Каким образом?

– Ну, у нас кое-что осталось после войны, – осторожно ответил Альтман. – Немного… денег.

– Но немецкие деньги обесценились после войны.

– У нас были и другие деньги, – еще более осторожно сказал Альтман.

– Другие деньги?

– Фунты. Франки. Доллары.

– Деньги победителей. У вашего отца их было много?

– Достаточно, – признался Альтман.

– Достаточно, чтобы вы перебрались из Германии в Америку?

Альтман кивнул.

Старик долго разглядывал его, прежде чем продолжить.

– Я не мог уехать из Германии. Разве что в Австрию, и то ненадолго.

– Ну, мы считали Австрию почти что Германией, – заметил Альтман. – Единство всех германских народов. По крайней мере, так гласили лозунги.

Старик кивнул:

– Да, я помню те лозунги.

– Австрия, – тихо прошептал Альтман, заблудившись в лабиринтах собственной памяти. – У отца было в Австрии дело. Я подумывал, не пойти ли по его стопам, но я был сделан из другого теста.

Альтман натянуто хохотнул и добавил:

– Я всегда был книжным червем. Хотел преподавать в университете, писать книги.

Он пожал плечами.

– Но больше всего я хотел их собирать. Особенно немецкие книги, – заключил он.

– Зов Отчизны, – прошептал старик.

Он пристально смотрел в пустую тарелку, словно прозревал в ней несбывшееся будущее.

– Зов Отчизны, – повторил Альтман. – Недурно сказано.

Он улыбнулся.

– Возможно, вам стоило стать писателем.

Старик провел скрюченными пальцами по свертку и растопырил их, как лапы паука.

– Это все, что у меня есть.

– Кажется, вы говорили, что ходите с ней уже давно?

– Я написал ее после войны. Она напоминает мне о прошлом.

Внезапно Альтман ощутил резкий укол страха, подобный электрическому разряду. На ум пришли слова старика о преступлении. Возможно, книга содержит признание в каком-то чудовищном деянии?

– В ней говорится о том, что творилось в нашей стране, – пояснил старик, и его глаза мрачно вспыхнули. – Вы наверняка это помните.

Разумеется, Альтман помнил, что творилось в Германии после войны. Экстремистские партии появлялись как грибы после дождя. На улицах лилась кровь. Страна трещала по швам.

– Германия стояла на краю пропасти, – сказал Альтман. – Коммунисты и фашисты делили власть. Два моровых поветрия… Тогда казалось, что все летит в тартарары.

– И поэтому вы уехали? Боялись того, что может случиться?

– Да, – признался Альтман.

– А я уехал из-за Эльзы, – сказал старик.

– Из-за Эльзы?

– Он была такой милой. Такой доброй. Она работала в гостинице.

Он со значением посмотрел на Альтмана.

– Вы понимаете, о чем я? – спросил он.

– Да, понимаю.

– Ее убили.

– Убили?

– Мне сказали, что ее убил один богач. Из Вены.

– Ясно.

– Я пришел в ярость из-за того, что такую милую девушку убили.

– Ну конечно, – осторожно согласился Альтман.

Он вновь стал испытывать необъяснимое напряжение в присутствии старика, словно внезапно завидел змею в высокой траве.

– Еврей, – добавил старик. – Богатый еврей из Вены.

На Альтмана нахлынуло облегчение. Он боялся, что старик может винить в убийстве его отца, но теперь, к счастью, стало ясно, что он считает убийцей Эльзы еврея. Значит, отец Альтмана вне подозрений.

Старик кивнул на свой сверток.

– Здесь все описано. То, как я себя чувствовал в то время.

– Это мемуары? – спросил Альтман в надежде закончить неприятный разговор о бедной проститутке с добрым сердцем, убитой зловещим и, разумеется, богатым евреем.

– Да, мемуары. Никто не хотел их печатать. Говорили, у меня дурацкое имя. И это правда. Это помешало мне подняться после войны. С дурацким именем нельзя добиться успеха.

У Альтмана возникло вполне естественное желание спросить, как его зовут, но он видел, что старику до сих пор неловко из-за своего имени.

– Что ж, по крайней мере, все наладилось, – сказал он. – Германия вышла из мрака… невредимой.

Он посмотрел на рукопись. Старик вновь принялся поглаживать ее.

– Итак, это ваша книга.

Старик ничего не ответил. Его печаль была столь глубокой, а разочарование столь бесконечным, что Альтман вновь испытал прилив жалости.

– Я хотел бы прочитать ее. – Он кивком указал на рукопись. – Вы не против? По вашим словам, здесь говорится о том, что творилось в Германии после Великой войны, а я как раз собираю материалы на эту тему. Когда-нибудь я помещу свою коллекцию в архив. Эти… документы станут моим наследием.

Он откинулся на спинку стула и широко улыбнулся, подумав, что ему удалось подарить старику надежду на бессмертие.

– Ваша рукопись навсегда останется в истории, – объявил он.

Старик взглянул на рукопись, словно прощаясь с ней, и внезапно взмахнул рукой. По-видимому, он наконец решил, что его записки не имеют никакой ценности.