Томас Рюдаль - Отшельник

Как Рауль посмел поднять руку на Беатрис?! Вполне логично предположить, что так все и было, и все же Эрхард не мог в это поверить. Он не хотел верить в то, что его друг способен на такое. Неужели он настолько неверно о нем судил? И как быть с теми словами, которые каким-то образом произнесла Беатрис? «Помоги мне… Отпусти меня».

Его раздражало, что он испытывает по отношению к Раулю смешанные чувства. Не чистую любовь или злость. Наверное, то же самое отец испытывает по отношению к сыну-повесе: порицает, проклинает, горюет.

Он пошел в маленький бар на верхней палубе, где тип в капитанской фуражке позировал для рекламного плаката. Купил последний пакетик орешков. Прошел день, наступил вечер; морские птицы – длинные черные создания с прямоугольными клювами – парили на ветру, который свистел над судном. Корабль приближался к суше.

Эрхард стоял на корме.

Вон он – остров Тенерифе.

Прошло много лет с тех пор, как Эрхард побывал там в последний раз. Когда он только прилетел на Канарские острова и искал, где бы остановиться, он провел несколько дней в дешевом отеле у пляжа. Пока корабль скользил по волнам к белой бухте, он смотрел на Тенерифе новыми глазами. Берег выше, а скалы краснее, чем на Фуэртевентуре; в целом Тенерифе выглядит внушительнее и намного привлекательнее того острова, где он предпочел жить. Эрхард думал о своей матери – она любила Копенгаген, когда они ездили в окрестностях парка развлечений «Тиволи», но боялась и ненавидела город, когда кто-нибудь из детей задерживался всего на две минуты. А как она переживала в тот раз, когда они ждали на Центральном вокзале отца и какой-то бездомный спросил у Торкильда, брата Эрхарда, не найдется ли у него огоньку… Очень мучительно жить, разрываясь между разрушительной ненавистью и глубоко угнездившейся любовью.

Он смотрел на остров. До него осталось совсем немного. Всякий раз, когда корабль нырял в волну, остров казался больше и прочнее.

У улицы Сентауро был жалкий вид. Она находится в деловом квартале. Но кафе белое и большое; скорее даже дискотека, чем кафе. Зал просторный, посередине небольшой атриум с пальмами, которые тянутся в дыру в крыше. Эрхард сел за столик возле одной из пальм и стал изучать меню, написанное от руки. Такое сейчас можно увидеть нечасто. Даже в самых грязных и дешевых распивочных в Корралехо обзавелись яркими, красочными меню с фламинго и заголовками, напечатанными разными шрифтами. Это меню серо-коричневое, нацарапанное курсивом с жирными точками над «i».

Должно быть, хозяйка кафе – женщина. На столах цветы в вазочках; такого он на Фуэртевентуре не видел. Интерьер приятный; здесь чисто и, судя по всему, недавно сделали ремонт. Официантки деловитые и веселые. Одна из них, довольно плотная девушка в тесной белой крестьянской блузке, зажгла свечу – подсвечник вставлен в старомодное тележное колесо. Потом она подошла к Эрхарду и чересчур льстиво осведомилась, приехал ли он сюда в отпуск. Он кивнул, и она достала блокнотик.

Пока он думал, официантка рассказала ему о ближайших достопримечательностях, которые ему следует посетить.

– Правда, лучше не в субботу, потому что по субботам здесь слишком много народу, и не ночью, потому что там тунисцы, и не около полудня, когда самое жаркое солнце.

Эрхард спросил, не из Калифорнии ли она, – оказалось, он угадал. Девушка засмеялась, сказала, что он произвел на нее сильное впечатление; потом спросила, откуда он приехал. Эрхард ответил. Девушка сообщила: несколько здешних официанток тоже с Фуэртевентуры. Потом она поведала, что живет над рестораном, в квартире, которую можно снимать первое время – лишь бы заработков хватало на квартплату. Когда-нибудь ей хотелось бы стать управляющей, только бы научиться. Эрхард заказал «Май-Тай» и покосился поверх меню в вырез блузки официантки. Прежде чем она отошла, он спросил, знает ли она Сёрена Холлисена. Девушка замялась. Вроде бы имя знакомое, но такого человека она не знает. Она зашла за стойку и обратилась к своей напарнице – сурового вида де вице с тугим «конским хвостом». Тараторя, калифорнийка не сводила с Эрхарда преданного взгляда, как будто он – ее богатый дедушка, который, возможно, подкинет ей деньжат на карманные расходы. Девица с «конским хвостом» равнодушно пила из бутылки.

Посчитав мелочь, Эрхард понял, что ему хватит всего на пару коктейлей и какую-нибудь закуску, но не на номер в отеле. Придется спать на пляже – что ж, ему не привыкать. Тут самое главное – напиться. Может быть, напиться понадобится в последний раз.

Не похоже, что фортуна готова повернуться к нему лицом; она уходит от него, утекая сквозь пальцы, как песок. Он запретил себе мрачные мысли. Почти двадцать лет его преследовали неудачи; он принимал неверные решения, жил неправильно и встречал не тех людей не в то время.

Обычно Эрхард чувствовал и даже говорил вслух, что опоздал на десять лет. Первые десять лет было слишком рано. Он женился еще совсем юнцом – этим все сказано. Ну, а последние двадцать лет он на десять лет опаздывает. Слишком поздно делать карьеру музыканта, слишком поздно знакомиться с милой женщиной, отдыхать и наслаждаться жизнью, как поступают многие его ровесники в Дании и его соотечественники, которые приезжают сюда в отпуск. И вот, посреди всего, что вокруг него происходит – с Раулем, Беатрис и мертвым мальчиком, – ему предоставили шанс, за который нужно хвататься. Каким бы трудным или глупым все ни оказалось. У него появилась возможность стать кем-то еще, стать кем-то. Может быть, ему удастся купить особняк на горе… Дом с садом. А на работе он будет сидеть и читать в кондиционированном кабинете, или спустится в автосервис и побеседует с Анфилом, или созовет совещание и будет угощать своих партнеров «капелькой виски».

Он еще не дал ответа Эммануэлю Палабрасу.

Утром, прежде чем выйти из дому, он позвонил Палабрасу и рассказал о разговоре с Баруки и о звонке Марселиса. Он не стал повторять все, что наговорил ему Марселис, хотя и сказал: Марселис не в восторге от потенциальной роли Эрхарда.

Эммануэль ответил:

– Бодливой корове бог рог не дает. Рауль тоже не раз вступал в стычки с Марселисом. Добро пожаловать в компанию, – добавил он.

Последними его словами были: «Скажите „да“, и я назначу вам жалованье, достойное директора». Утром Эрхарда ничто не смущало, но сейчас он сомневался в своих способностях. Чем именно Рауль занимался в компании? Если Эрхард возьмет на себя обязанности Рауля, не означает ли это, что ему придется сидеть тихо и держаться подальше от повседневных операций? Ему хотелось как-то заявить о себе; в конце концов, если ничего не выйдет, он всегда может подать в отставку. Кроме того, очень соблазнительны мысли о том, чтобы на время забыть о генераторе, иметь возможность перевести Беатрис в частную клинику в Пуэрто; может быть, пригласить Ааса с матерью к себе на кофе.