Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

Они двинулись в сторону уже знакомого Варе дома большого дяди.

***

Лечебница и впрямь трещала, грозя разойтись.

Гвалт, крики, смех и стоны, взгляды любопытных за пеструю занавеску, скрывавшую Миллера - все это ни в какой степени не помогало выздоровлению.

Едва приходя в себя, архитектор каждый раз звал доктора и требовал морфию.

Лекарство смывало сознание, боль уходила и он засыпал. Но даже в мире грез преследовало видение: дочь, неестественно бледная, осунувшаяся, худая, со страхом и сожалением смотрела на него, склонившись над постелью.

- Шурочка!

Но видение исчезало, сменяясь то мощной спиной доктора, то - неожиданно - малознакомым, но легко узнаваемым лицом генерал-губернаторского сына.

Вот и сейчас, едва очнувшись, Миллер вновь позвал доктора - однако на сей раз Черноконь отчего-то не спешил отозваться. Рука, между тем, накалялась, как подкова в пламени кузнеца.

- Доктор! Подойдите же! - жалобно закричал Миллер.

Занавеска приоткрылась, мелькнула чья-то взлохмаченная голова.

- Нету доктора. К больному давеча пошел. Сами ждем.

Архитектор замолчал, но несколько минут спустя снова не выдержал:

- Доктор! Помогите же мне!

Занавеска вновь дрогнула. За ней показалась дочь. Полагая, что перед ним очередное видение, Миллер молчал. Однако, прижав на миг руки к лицу, девушка подошла к постели, встала на колени и принялась, плача, целовать уцелевшую руку.

- Папенька! Мой несчастный папенька!

Несмотря на то, что ощущения были вполне отчетливы, Миллер не мог до конца поверить в их реальность.

- Ты исчезла... Тебя тут нет, - наконец, шепнул архитектор. Он и перекрестился бы, но не мог - морок крепко держал его пальцы в своих.

- Я здесь, папенька! Я все время провела здесь, с тех пор, как ушла!

- Но... почему?

Шурочка низко опустила голову, уткнувшись лбом в бортик кровати.

- Мне так стыдно, папа.

Миллер коснулся ее волос - столь же мягких, льняных, как и в детстве.

- Я знаю, что произошло... Тот негодяй, с которым ты встречалась. Он покончил с собой, прежде, чем жениться на тебе - хотя когда-то сам так страстно просил у меня твоей руки. И теперь ты ждешь незаконное дитя. Но почему ты мне сразу не призналась? Отчего не сказала, что хочешь выйти за него? Тогда бы вся эта история попросту не состоялась.

Шурочка внимательно слушала. Ее лицо подергивалось, наполненные слезами глаза округлились от удивления.

- Конечно, он не стал бы той партией, что я мог для тебя желать. Но юность, чувства... Я все понимаю. Однако, не тревожься, Шура. Хоть ты и запятнала себя позором, я все тебе прощаю. Главное, что ты жива, тебя не похитили. Все же остальное мы как-нибудь поправим. Дорогое мое дитя...

- Дорогой мой папенька! - уткнувшись в подушку Миллера, Александра зарыдала в голос.

Даже боль отступила под натиском чувств.

- Не плачь, моя хорошая... Моя девочка... Все будет хорошо, вот увидишь, - тихо сказал архитектор, вызвав новые спазмы рыданий.

- Папенька! Все совсем не так, как ты думаешь, все гораздо, гораздо хуже! - наконец, подняв голову и всхлипывая, сказала дочь. - Узнав правду, ты никогда меня не простишь... Не назовешь своей девочкой...

- Назову, будь уверена...

- Нет, не говори так! Ты ведь даже не догадываешься! Я ушла от тебя, рассчитывая, что доктор сможет тайком довести меня до дальней станции, откуда и зимой ходит рабочий состав. Я думала, что смогу добраться до Петербурга, и уже потом когда-нибудь написать тебе обо всем... Но доктор уехал в ту ночь прививать оспу, и я осталась здесь.

- Но зачем же тебе столь срочно понадобилось в столицу, дочка? По лету мы могли бы отправиться туда вместе...

- Я намеревалась пойти в Калинкинскую лечебницу, папа.

Миллер не мог поверить.

- Что? Но зачем?

- Затем, что я, папа, больна французской болезнью... Да, у меня люэс! И я была права - знала, что такого ты точно не простишь!

Миллер сглотнул и перевел взгляд в беленый потолок.

Он, несомненно, еще много раз подумает о своих упущениях в воспитании дочери, но не теперь. Сейчас слишком больно.

- Ты сильно похудела, Шура... Так, значит, ты не в положении?

Александра отрицающе дернула головой.

- Ну, во всем уже есть хоть что-то хорошее. Где же ты планировала взять средства?

- Думала одолжить у доктора.

- У него есть столько? - недоверчиво поинтересовался Миллер, и продолжил: - Полагаю, что смогу определить тебя в лечебницу. Я все оплачу и организую твое путешествие, притом выйдет оно куда более безопасным.

- И больше не захочешь обо мне знать? - Александра снова схватилась Миллера за руку.

- Отчего же? Конечно, захочу. Я же сказал, что не держу на тебя зла. Все, что с тобой случилось -моя вина. Я слишком сильно тебя любил и избаловал. Ну а ты... Надеюсь, ты часто станешь мне писать. К тому же, как я слышал, пару лет назад ученые нашли новый метод лечения... болезни, про которую ты сказала. Не тревожься, Шура. Ты молода и, полагаю, сможешь поправиться. Я же подключу свои старые знакомства. Для тебя будет сделано все, что только возможно.

- Папенька! Ты мой ангел! Как же мне тебя отблагодарить? - дочь снова принялась осыпать архитектора поцелуями, но внезапно встрепенулась. - Любил? Ты сказал - любил?

- И сейчас люблю, - улыбнулся Миллер.

Просияла и Александра - как будто солнце вышло из туч.

- Но, может быть, ты все же расскажешь мне, что случилось?

- Я и в самом деле встречалась с негодяем Осецким... Весной мы собирались вместе уехать из города. Он убеждал меня поступить именно так, потому как ты, по его словам, отверг бы его повторно. И я ему верила. Я его любила.

Александра замолчала, собираясь с духом.

- Он заразил меня, подцепив поганую болезнь в гнусном заведении, куда хаживал. И, узнав, предпочел умереть, не сказав мне ни слова! Потом я поняла, что со мной что-то не так. Обратилась к доктору, и он подтвердил мои опасения. Вот и все - остальное ты уже знаешь.

- Тебе стоило все рассказать мне, дочь... Но знаешь, что? Пожалуй, теперь я полагаю, что твоя болезнь - далеко не худшее, что могло приключиться. Новая столичная метода - будем о том молиться - тебя исцелит. А тот паскудник, оставшись живым, уничтожил бы твою жизнь безвозвратно.

Помолчали.

- Папенька! Тебе слишком сильно больно?

Вернувшись из полицейской управы, доктор застал уютную домашнюю сцену. Оба его особенных пациента, грозивших большой скандальной историей, переплетя пальцы, ласково ворковали.

- Я хотела сделать для тебя дагерротип - в том самом новом платье, что мне прислали. Помнишь? Но не успела.

- Это и вовсе легко поправить.

- Скоро я могу стать уродиной, а мне бы хотелось, чтобы ты запомнил меня такой, как сейчас.

- Ничего подобного не произойдет. Ты всегда останешься такой же...