Ольга Ракитина - Маятник

Вся троица стояла на лестничной площадке и не переступала порог квартиры. Госпожа Раухфельд, предупрежденная Шумиловым о возможном появлении важных «деловых гостей», была явно озадачена приходом простолюдинов. Открыв визитерам входную дверь, она даже не пригласила их войти, что свидетельствовало о крайней степени растерянности.

— Господин Шумилов? — осторожно начал стоявший впереди.

— Силантий Никифорович, насколько понимаю? — в свою очередь поинтересовался Шумилов. — Прошу вас, заходите.

Явившиеся были явно смущены обстановкой богатого жилища, в котором неожиданно для себя оказались, но отступать им было некуда. Разоблачившись до поддевок и косовороток, они прошли в кабинет Шумилова, где все четверо расселись вокруг стола.

— Господа, сразу к делу, — начал Алексей Иванович, не желая терять времени на лишнюю в данный момент преамбулу. — Меня интересует человек, который управлял экипажем, у которого сиденье возницы оббито серебряным позументом с кистями. У вас два таких экипажа, что ли?

— Никак нет, Алексей Иванович, — степенно объяснил Силантий. — Экипаж один, возницы два. Один уезжал в деревню, а вместо него ездил другой. Поскольку я не знал, какое число вас интересует, я привёл обоих.

— Так, — Шумилов запнулся. — Тогда зайдем с другой стороны: у вас под одним жетоном два человека ездят?

— Никак нет-с, — вежливо отозвался староста. — В этом смысле у нас все чисто. Просто людей пересаживал по своим… так сказать, причинам. Мы закон не нарушаем-с, господин Шумилов.

— Хорошо. А с паспортами все у ваших людей в порядке? У обоих выправлены?

— У обоих паспорта зарегистрированы. Я же говорю, у нас все чисто, не извольте беспокоиться.

— Ну ладно, тогда скажите мне, кто из вас работал вечером двадцать седьмого августа на этом экипаже?

Силантий Никифорович внимательно посмотрел на своих людей. Те, в свою очередь, переглянулись, рябой негромко пробормотал: «Не-е, не я…». Второй

поднял руку, точно гимназист за партой:

— Я работал. Как раз накануне вернулся из деревни.

— Как тебя зовут? — поинтересовался Шумилов.

— Андрей Копытин.

— Вот что, Андрей, скажи, пожалуйста, ты можешь вспомнить, кого и куда вез, скажем, в шесть часов вечера?

— Да, — уверенно ответил извозчик. — С нижегородского поезда клиент был. Отвез его в меблирашку на Лиговке, дом 82.

— Хорошо… — Шумилов задумался на секунду. Было очевидно, что извозчики, работавшие у главного вокзала столицы, отмеряли время прибытиями и отходами поездов. В принципе, это могло бы здорово помочь в уточнении некоторых деталей и повышало доверие к словам извозчика. — А кого ты повез через два часа?

— Через два часа — это в восемь, что ли? Без четверти восемь «Екатеринбургский скорый» подходит. С него я взял господина офицера, казачьего есаула.

— А почему ты уверен, что это было именно в тот день? Может, есаул сел к тебе двадцать восьмого августа? — полюбопытствовал Шумилов.

— Никак нет, — подал голос Силантий Никифорович. — Екатеринбургские скорые по нечетным.

— И потом, — дополнил ответ старосты извозчик. — Это мой первый рабочий день после возвращения в Питер. Я ж говорю, из деревни вернулся — ездил родителей проведать. Я этот день хорошо запомнил.

— Ладно, дальше пойдем, Андрей. Какой поезд был следующим и кого ты с него взял?

— Следующий — без четверти девять. Но там я никого не взял.

— А кого же и куда ты вез сразу после девяти часов?

— Барыньку дурную. Но она была не с поезда. Не знаю, откуда она вышла, но не с вокзала точно. Сама ко мне запрыгнула. Хорошо ее помню, как на грех, в историю из-за нее вляпался.

— Как это? — насторожился Шумилов.

— Ну, я когда её посадил, подбегает ко мне один из новгородцев — тоже, значит, извозчик, но они по Лиговке возят, Знаменка — не их место. Так вот, подбегает, кнут в руке и глаза такие… бешеные. Зачем, говорит, клиентку мою перебиваешь. Я ему: эка, хватил, охолодись-ка, милой! У ней на лбу, чай, не написано, что она — твой клиент! И вообще, с какой это стати она твоя, коли здесь наше место! Поцапались, одним словом, — Андрей Копытин очень выразительно воспроизвел интонацию, с какой отвечал конкуренту, и это получилось у него неожиданно комично.

Шумилов не сдержал улыбки:

— Да ты просто артист! Ну, а барынька что?

— А она меня зонтиком в спину тычет — дескать, поехали. Слов же нету, чтобы по-человечески сказать! Ну, я ее и повез. Да только с новгородцем тем история не кончилась. Через два дня зашел я в чайную позади вокзала, а он там с дружками. В общем, вспомнил он меня и давай по ушам ездить, учить политесу! Слово за слово, он мне в ухо, а я-то терпеть не стану и — ему в сопатку. У меня это запросто. А там этих братишек новгородских с дюжину, честное слово, еле ноги унес, — рассказчик повернулся в старосте. — Сил Никифырыч, вы помните, я ж рассказывал!

— Да, было такое дело, — кратко отозвался староста, — ходил я к их «старшому» по этому делу.

— А как этого героя звали, не припомнишь?

— Да вроде его дружки Дементием кликали, — не очень уверенно ответил Степан. — Здоровенный такой мужик, рябой, харя круглая, красная, хоть прикуривай!

— Ну-с, вернемся к нашей барыньке, — решил Шумилов. — А куда ж ты её вез?

— Она села здеся, ну, то есть на Знаменской площади, а повёз я ее по Невскому, она хотела добраться до театра на Итальянской.

— В дороге что-нибудь было интересное: может, где-то останавливались, о чем-то говорили?

— Да ну, куда там говорили! — Андрей махнул пренебрежительно рукой. — Зонтом меня в спину тыкала, давай, дескать, погоняй! Где-то на полпути между Надеждинской улицей и Литейным попросила остановиться. К девчонке обратилась, которая по тротуару шла. Потом вышла на минутку, о чем-то с ней поговорила, мне сказала стоять, ждать. Опять села и потом уже я её высадил на Итальянской, напротив театра.

— О чем же она спросила девочку?

— Девочка-девочка, щеночка маленького не хочешь взять? Та ей, дескать, а что за щеночек? Но мамзель выскочила из коляски, и что там дальше говорила, не знаю.

— Понятно. А когда она на Итальянской вышла, куда направилась?

Андрей Копытин пожал плечами:

— Не-а, не знаю. Неохота мне было на неё смотреть. Противная мамзелька, глупая. Ко мне сразу же парочка подскочила, там ведь место бойкое, людное.

— Значит, ни лица ее не запомнил, ни имени не знаешь?

— А на что мне ее имя? Я имени её вообще не слышал. Чай, она мне не кума, не невеста. Лица не помню, это точно, да и не видно его было — шляпка на голове такая черная, с вуалеткой. А вот юбка в клетку — это хорошо запомнил, сумка такая черная, с костяными ручками. И зонтик желтый такой, длинный. Ух, и больно же она им меня в спину тыкала, почитай, как штыком. Окаянная! — извозчик досадливо покачал головой.