Ольга Ракитина - Маятник

Обратно возвращались в молчании. Семенова жевала яблоко, прихваченное с квартиры Верещагина, глазела по сторонам, а потом спросила внезапно:

— Вы нашли его? Ведь это он толкал меня на убийство… Кровь вовсе не на мне, а на нем… я лишь любила его. Это же несправедливо, что он там, а я здесь!

Не составляло большого труда догадаться, о ком именно она говорит.

— Не волнуйтесь, Екатерина Николаевна, он в любом случае будет наказан, — у Шумилова на сей счет не было ни малейшего сомнения.

Наверное, это была плохая идея. Можно даже сказать — вздорная. Но Шумилов ничего не мог с собой поделать, соблазн покуражиться над Безаком оказался сильнее здравого смысла. Очень было велико желание показать этому хитрому и наглому прощелыге, что он вовсе не так умен и предусмотрителен, как ему самому кажется. Для этого Алексей решил отправиться в дом Швидленда, попасть в комнату, занятую прежде Семеновой, и забрать оттуда припрятанные векселя. И ещё: очень бы хотелось посмотреть на лицо Безака, когда тот доберётся до своего клада и откупорит заветную жестянку.

Хотя последнее желание, конечно же, было неосуществимо.

Безак в своих манипуляциях с векселями шел против всех правил приличного общества. Традиция карточной игры среди представителей благородного сословия запрещала выписывать вексель под игру. Другими словами, игра велась только под деньги либо реальные ценности, внесенные в банк игры.

Российский закон не признавал карточного долга, он потому и назывался «долгом чести», что юридическому взысканию не подлежал. Только честь проигравшего была гарантией возврата денег. В девятнадцатом столетии многие распоряжения российских самодержцев были прямо направлены на ограничение неумеренной азартной игры. Во второй половине века открытая безудержная игра «под векселя», дома или земли, процветавшая веком ранее, сделалась уже весьма затруднительной. Поэтому фанатики игры по-крупному взяли моду выезжать в крупные европейские казино.

Тем не менее крупная игра в Петербурге продолжала существовать. Велась она в особых игровых домах, замаскированных под клубы, попасть в которые можно было только по особой рекомендации. Полиция периодически громила такие притоны, но они открывались вновь, как бы кочуя по городу.

Несомненно, Безак подвизался при одном из таких «клубов». Трудно сказать, мошенничал ли он во время игры, но ему удавалось иногда неплохо выигрывать. Если кто-то из участников партии отчаянно, проигрывался, ему разрешали внести в банк вексель либо его упрощенный аналог — долговую расписку. Разумеется, при этом обращалось внимание на личность проигравшего: это должен был быть человек благородный, желательно молодой и из безусловно состоятельной семьи. Векселя честных, но нищих были никому не нужны, поскольку получить по ним деньги все равно практически не представлялось возможным.

Дальнейшая судьба подобного векселя могла сложиться двояко: либо должник находил деньги и сам выкупал его обратно (что случалось далеко не всегда), либо его предъявляли родителям неудачника и живописно объясняли происхождение сего документа.

В принципе, родители могли отказаться от погашения долгов сына, и такие случаи были известны. В этом случае обладатель векселя оставался, что называется, с носом. Но обычно родители предпочитали спасти репутацию своего глупого чада и после определенных переговоров вексель выкупали. Во всех этих операциях была немалая доля шантажа, поэтому немудрено, что Безака уволили из армии, едва только стало известно о его проделках с карточными долгами.

Дом Швидленда за те несколько дней, что минули с момента последнего появления здесь Шумилова, ничуть не изменился. Все тот же седовласый приказчик заседал в конторе домоправителя, все такими же грязными оставались лестницы, разве что к общему шуму и гаму добавился грохот выгружаемых во дворе дров. Дело шло к зиме, и владельцы доходных домов спешили запастись топливом до наступления холодов. Приказчик, разумеется, вспомнил Шумилова и, памятуя о полученных от него деньгах, поспешил избавиться от назойливого посетителя — какой-то старушки, добивавшейся застекления в её комнате форточки. Шумилов перешел к делу не мешкая, приказчик явно был тот еще пройдоха, и с ним можно было говорить открытым текстом.

— Як вам, любезнейший господин… м-м…

— Варнавский, — подсказал приказчик.

— Господин Варнавский, я с ещё одной маленькой просьбой. Надо бы взглянуть на комнату, в которой жила Екатерина Семенова. Буквально на минутку зайдем и выйдем, — Шумилов показал приказчику серебряную трехрублевую монету и опустил её ему в нагрудный карман.

— То есть просто открыть комнату? — уточнил на всякий случай приказчик.

— Да. Я просто подойду и посмотрю в окошко.

— Сей момент. Для нас это никаких сложностей не составит, — приказчик нырнул головой под стол, задвигал по полу какую-то коробку, загремел ключами и через полминуты вернулся в вертикальное положение. В руке он сжимал связку ключей, похожую на сушеные грибы, нанизанные на нитку один поверх другого. Эту связку он взял в одну руку, а в другую — толстую потрепанную книгу, которую отечески прижал к груди, и вышел из-за стола.

— Здесь у меня кассовый журнал, — пояснил он Шумилову, хлопнув ладошкой по книге, — заодно и с должниками поговорю.

Они поднялись наверх, на четвертый этаж, туда, где находились самые дешевые квартиры. Варнавский проследовал до нужной двери, позвонил, попутно объяснив Шумилову, что комната уже сдана повторно, но сие помехи не составит, и, когда ему открыли, вошёл внутрь.

Шумилов проследовал за ним, прямиком направляясь к одному из двух окон, бывших в этой комнате. Цветков было всего два: фикус и кактус. Первый, высотой почти два аршина, сидел в довольно вместительной деревянной кадке, стоявшей подле окна, а второй — в небольшом горшочке на подоконнике.

Шумилов извлек из кармана заранее приготовленную пилку для ногтей и быстро воткнул её в мягкий грунт. Раздался отчетливый звук царапания металла по металлу. Шумилов разгреб пальцами землю и вытащил из кадки жестяную круглую коробку из-под конфет.

Стряхнув с нее землю, он аккуратно открыл крышку. Внутри лежали какие-то финансовые документы, Шумилов моментально это определил на глаз, поскольку написаны они были на самой дорогой гербовой бумаге с акцизным сбором ассигнационный рубль с листа. Он развернул самый верхний лист. Это был правильно заполненный вексель на предъявителя на сумму 500 рублей, выданный неким «Горголи Александром И.». «Неужели сынок генерала Горголи, товарища министра, члена совета по путям сообщений? — удивился Шумилов. — Молодец, Безак, каким векселишкой разжился!»