Ольга Ракитина - Гувернантка

Её взгляд потерянно метнулся по кабинету, потом, словно прикованный неведомой силой, остановился на Вадиме Даниловиче и уже не отрывался от его лица. Голос Жюжеван поднялся, зазвенел, в нем послышалась дрожь и отчаяние:

— Как бы я могла?! Это же мой… мой воспитанник, мой ученик, я его… лелеяла много лет! Я с ним провела больше времени, чем родная мать! Какая же это чушь! Как только это могла прийти вам в голову?!

Слова срывались с её губ резко, быстро, она вся подалась вперед, казалось, что вот-вот вскочит со своего стула и набросится на помощника окружного прокурора с кулаками. Он смотрел на нее холодно, спокойно. Так обычно смотрит зоолог на пришпиленную булавкой бабочку — как она бьётся, сучит лапками, бессмысленно пытается избежать своей безрадостной участи. Шидловский, всем своим видом показывая, что на него не действуют дамские «выкрутасы», спокойно проговорил:

— Вы его отравили, дали под видом лекарства морфий, который как Вы знали, Николай получил летом из экстракта опийного мака. Я полагаю, что все это произошло потому, что он порвал тяготившую его связь с вами. Либо готовился это сделать. Я верю, что Вы его ценили, дорожили им и даже искренне любили. Хотя любовь это была, конечно, нездоровой. Но Вы многое связывали с Николаем. Это так по-женски.

— Но это же неправда! Этого не было!! — она почти кричала.

От её светской сдержанности не осталось и следа. Она уже не могла сдержать слёз, мокрое лицо исказила гримаса, вмиг сделавшая его некрасивым.

— Так и запишем в протокол, — спокойно продолжал Шидловский, обращаясь как бы к секретарю, но поглядывая при этом на Жюжеван, — Мадемуазель, в ответ на заданный ей прямой вопрос о виновности в смерти Николая Прознанского, заявила, что себя виновной не признаёт. Ввиду тяжести инкриминируемого Жюжеван преступного деяния, её запирательства, наличия, как иностранной подданной, возможности в любой момент покинуть пределы Российской Империи помощником прокурора Санкт-Петербургского окружного суда Шидловским Вэ Дэ принято решение об аресте Жюжеван Эм и заключении её под стражу в женское отделение Санкт-Петербургского тюремного замка. Обвиняемой вручено постановление об аресте и разъяснено…

Плавное течение речи Вадима Даниловича было остановлено падением тела Жюжеван на пол. Шумилов подскочил к упавшей, пощупал пульс сначала на запястьи, потом на шее. Не нащупав, испугался не на шутку. Шульц, привстав на цыпочки, из-за конторки с любопытством наблюдал за его манипуляциями.

— Никита Иванович, — обратился к нему Шумилов, — пригласите конвойных, они в коридоре сидят. И потрудитесь врача пригласить.

Шульц без лишних слов скользнул за дверь.

— Вадим Данилович, нашатырь у Вас где-то был, — вспомнил Шумилов.

Но Шидловский без напоминаний уже извлек из стола пузырек и смачивал его содержимым платок.

— Вот насчет врача побеспокоиться следовало загодя, — сокрушенно пробормотал он.

Дверь отворилась. Вошли ожидавшие в приемной полицейские, да так бестолково и остановились на пороге.

— Не надо стоять столбом, братцы, — сказал Шидловский, обращаясь к ним, — осмотрите покамест сумочку барышни. Вам её на Шпалерную везти, так что потрудитесь! Рекомендую обратить внимание на флаконы и баночки, в них может оказаться яд.

Шульц привёл доктора на удивление быстро. В соседнем с прокуратурой доме проживал немец-акушер, его обыкновенно звали в случае каких-то эксцессов на допросах. Иногда, хотя и не очень часто, обвиняемые при задержаниях пытались грызть стаканы, пить чернила и падать в обмороки. В дальнейшем все допросы и очные ставки проводились на территории тюремного замка, где каждый из помощников прокурора имел для этого персональную камеру. Там разного рода инциденты, связанные с членовредительством, происходили не в пример чаще, но на территории тюрьмы существовал лазарет, а в штате персонала имелись врачи, так что проблема с оказанием первой помощи пострадавшим решалась гораздо проще.

Доктор осмотрел уложенную на диван Жюжеван, определил аритмию, дал каких-то капель. Он более получаса добросовестно просидел рядом с нею, успокаивающе разговаривая и периодически проверяя пульс. После его ухода Шидловский подсунул Жюжеван на подпись протокол допроса, зачитал постановление о взятии под стражу и разъяснил некоторые казенные формулировки. Старший конвойного наряда расписался о принятии арестованной под ответственность.

А потом её увели.

Прошло несколько дней. Следственная машина была запущена и работа последовательно продвигалась своим чередом. Помощник прокурора решил проблему с протоколом осмотра трупа Николая Прознанского способом воистину нетривиальным: он отдал бумаги полковнику Прознанскому, а тот вернул их через два дня с необходимыми подписями. Помимо Пашенко, в действительности проводившем вскрытие, под протоколом подписался некий адъюнкт академии, не имевший к происшедшему ни малейшего отношения. Полковник, используя свои глубоко законспирированные связи, сумел каким-то образом убедить офицера поставить свою подпись под документом. Таким образом все формальности оказались соблюдены и протокол благополучно был вшит в дело.

Помимо этого Шидловский оформил в виде протокола допроса рассказ полковника об увиденном им моменте интимной близости сына с гувернанткой. Проделано это было в отсутствие Шумилова, неожиданно обнаружившего в деле документ, состряпанный явно задним числом.

Жюжеван сидела в тюрьме на Шпалерной и продолжала чувствовать себя не очень хорошо. В первые дни мая она передала просьбу о встрече с помощником прокурора и Шидловский, рассчитывавший на её сознание в убийстве, немедля отправился в тюрьму. Встреча с Жюжеван не оправдала его радужных надежд: арестованная просила предоставить ей выписки из протоколов допросов лиц, свидетельствовавших о её связи с покойным, а также интересовалась возможностью привлечения адвоката. Но главный сюрприз француженка преподнесла через два дня.

Вадим Данилович Шидловский утром 6 мая пригласил Шумилова в свой кабинет и, явно чем-то расстроенный, шлепнул на стол перед ним тонкую картонную папку.

— Полюбуйтесь, Алексей Иванович! — проворчал он, — Наша мадемуазель жалобу настрочила. Да не кому-нибудь во французском посольство, что было бы естественно, а Сабурову! Каково?!

Прокурор Санкт-Петербургского окружного суда был непосредственным начальником Шидловского. Жюжеван действовала логично; в самом деле, не жаловаться же на Шидловского самому Шидловскому!

— А копию жалобы направила мне, за что ей, конечно же, большое спасибо, — ёрнически продолжил помощник прокурора, — Прочтите и скажите, что Вы обо всем этом непотребстве думаете.