Лора Липман - О чем молчат мертвые

— Как бы мне ни хотелось оставить тебя в покое, нам нужно кое-что прояснить. Я имею в виду оплату твоего лечения, страховку… — стала объяснять Салливан.

— Страховка у меня есть. Правда. Так что можешь не переживать, лечение будет оплачено. Вот только я пока не могу сказать тебе номер счета…

— Конечно, я понимаю, — кивнула Кэй. Она так часто произносила эти слова, что они ей уже приелись. «Конечно, я все понимаю», — многие так говорят, но лишь в редких случаях это оказывается правдой. — Честно говоря, я ничего не понимаю, Хизер. Что бы ни произошло, ты ведь здесь жертва в любом случае. Неужели ты боишься? От кого ты пытаешься спрятаться? Возможно, тебе стоит поговорить со специалистом из психиатрического отделения, с кем-то, у кого есть опыт работы с посттравматическими расстройствами.

— Я уже говорила с каким-то странным коротышкой. — Пациентка скорчила гримасу.

Кэй не могла не согласиться с таким определением Шумайера.

— Он только провел базовый психотест, — заметила она. — Но если ты вдруг захочешь… поговорить с ним о чем-то другом, я могу это устроить.

Хизер усмехнулась:

— Знаешь, иногда у меня создается впечатление, что ты тут главврач, а остальные доктора делают все, как ты скажешь.

— Нет, почему же? Просто я уже так давно здесь работаю, почти двадцать лет, и у меня много знакомых в разных отделениях… — Кэй запнулась, как будто ее только что обвинили во лжи или как минимум в хвастовстве. Психологический тест подтвердил, что Хизер полностью в здравом уме, хоть и не особо заинтересована в общении с людьми. Тем не менее соцработница только сейчас поняла, что она была очень внимательной и подмечала все мелкие детали. « Странный коротышка» , — отозвалась пациентка о Шумайере. А теперь вот и это: « Иногда у меня создается впечатление, что ты тут главврач». Она подмечала все детали и тут же использовала их против людей.

Неожиданно в палату вошла Глория Бустаманте. Выглядела она, как всегда, ужасно, но глаза ее сияли, а взгляд был преисполнен уверенности.

— О чем это мы тут беседуем? — желчно спросила она, усаживаясь на единственный в палате стул.

— Об оплате лечения… — ответила Салливан.

— Кэй рассказывает о себе, — перебила ее Хизер.

— Любопытная тема. Это я про оплату, не про Кэй. Хотя и Кэй по-своему любопытна. — Неужели в голосе адвоката слышалась похоть? Правду ли говорили люди о ее сексуальной ориентации или же эти слухи были столь же беспочвенны, как и все то, что говорили о Кэй за ее спиной?

— Я ударилась головой, — надувшись, сказала Хизер и снова стала похожа на ребенка. — У меня сломана рука. Почему я не могу остаться в больнице?

Глория покачала головой:

— Милая, да они тут могут и голову тебе ампутировать, если только захотят выжить тебя с этой роскошной койки, за которую, между прочим, выставляют такой счет, будто это номер в «Ритц-Карлтон». И чем дольше ты отказываешься назвать нам номер своего страхового счета, тем отчаяннее руководство больницы хочет от тебя избавиться.

— Неимущие пациенты означают большие расходы, — добавила Кэй, отметив про себя, что ее голос звучит очень педантично. — По сути Хизер только зря занимает здесь место. При обычных обстоятельствах такого пациента, как она, могли бы продержать здесь всю ночь, чтобы обследовать травму головы, но оставлять ее здесь дольше нет никакого смысла. Осталось только решить некоторые вопросы.

— Время — деньги, — заметила Бустаманте. — Как для больницы, так и для меня. Единственный человек, кого в данный момент не беспокоят вопросы оплаты, — это детектив Кевин Инфанте. Он сообщил мне сегодня утром, что Хизер вынуждена оставаться под наблюдением в Балтиморе. Очевидно, прокурор штата все равно считает, что ты должна сидеть в тюрьме, пока они во всем не разберутся.

Пациентка подскочила в постели и тут же поморщилась от боли.

— Я не могу… нет, только не в тюрьму! Я же умру! Я там точно умру.

— Не бойся, — заверила ее Глория. — Я попыталась убедить полицию, что будет глупо с их стороны сажать за решетку одну из пропавших сестер Бетани. Это вызовет глубокий резонанс в обществе.

— Но зачем? Мне не нужна огласка.

— Я это знаю. И ты это знаешь, — адвокат покосилась на Салливан, — а теперь и она это тоже знает, и неважно, хорошо это или плохо. Надеюсь, ты не станешь бегать и разбалтывать об этом на каждом углу, Кэй. Я приехала сюда по твоей просьбе, так что ты у меня в большом долгу.

— Я бы никогда… — запротестовала соцработница.

Но Глория продолжила говорить, не обращая на нее никакого внимания. Интересно, если бы она прошла психотест, что бы он выявил?

— Мальчик не так уж сильно пострадал, как выяснилось, — сказала адвокат. — Выглядел он, конечно, ужасно, и врачи переживали, что он мог получить травму позвоночника. Но его уже перевели из неотложки в реанимацию.

— Мальчик? — спросила Хизер, нахмурившись.

— Во внедорожнике, который перевернулся после того, как ты в него въехала.

— Но я видела только девочку… Я была уверена, что это девочка… в меховых наушниках с кроличьими ушами.

— Ну, может, там и девочка была, — сказала Глория. — Но в неотложку поступил только мальчик.

Хизер выпрямилась.

— И я ни в кого не въезжала. Это водитель внедорожника в меня врезался и не справился с управлением. Я ни в чем не виновата.

— Это было бы куда проще доказать, — холодно сказала Глория, — если бы ты не скрылась с места аварии и не бросила машину на обочине. Но мы последуем примеру адвоката Холли Берри и сошлемся на травму головы.

— Адвоката кого? — спросила Кэй, и обе собеседницы уставились на нее, как на сумасшедшую. Но она редко смотрела телевизор, а большинство фильмов, которые видела за последние несколько лет, были в основном либо о говорящих животных, либо о существах, созданных студией «Пиксар».

Бустаманте уселась на край кровати.

— У нас есть куда более серьезная проблема. Полиция требует, чтобы ты назвала им свое имя, иначе они отправят тебя в тюрьму. Я продолжаю настаивать на том, что ты им уже все сказала. Ты назвала им имя, дату рождения и последний адрес, по которому проживала под этим именем. Но дело в том, что они хотят знать твое новое имя, псевдоним, которым ты пользовалась целых… Кстати, как давно ты перестала быть Хизер Бетани?

Больная закрыла глаза. Ее кожа была такой светлой, а веки такими тонкими, что казалось, будто ее голубые глаза просвечивали сквозь них.

— Хизер нет уже тридцать лет, — проговорила она. — Последний раз я меняла имя шестнадцать лет назад. Это мой рекорд. Раньше мне приходилось менять его гораздо чаще.

— И как зовут тебя теперь? Пенелопа Джексон? — спросила Кэй, припомнив, как называл пациентку тот патрульный, который привез ее сюда во вторник вечером.