Алексей Ракитин - Скопец

— В самом деле? Вы, никак, предлагаете мне поверить вам на слово? Ну, хорошо, а где сейчас находятся бриллианты? Они ведь уже извлечены из оклада, правильно я понимаю?

— Бриллианты… — Селивёрстов запнулся. — Я их уже продал… одному знакомому.

И, словно спохватившись, поспешил добавить:

— Потому как Николай Назарович велел их в деньги обратить. Говорит, деньги — они всякому человеку службу сослужить могут, на доброе дело пойти. А деньги я собирался как раз на днях отвезти Василию Александровичу, то бишь племяннику хозяина, так сказать, вернуть.

— Гм, интересно вас слушать, Яков Данилович, вы вроде бы взрослый человек, а всё у вас как-то по-детски звучит: «собирался, не успел», «Николай Назарович сам приказал»… — это всё пока одни слова! Николай Назарович уже никак ваши слова подтвердить не сможет… А то, что вы что-то там «собирались»… — так это к делу не пристегнешь. Вы уверяете меня, что «так» собирались поступить, а я подозреваю, что «эдак» — и кто же из нас прав? Пока же я усматриваю в ваших действиях факт присвоения имущества покойника. Что-нибудь можете возразить мне по существу?

— Вы на меня наговариваете!

— В самом деле? Хорошо, а есть ли у вас свидетели факта передачи вам покойным ценностей и денег?

Селиванов отрицательно качнул головой; на следователя он смотрел затравленно и недружелюбно.

— Вот видите, свидетелей нет, — продолжил Отлогин. — А кому продали бриллианты?

— А на что вам знать?

— А давайте, Яков Данилович, я не буду вам сие объяснять. Объяснения здесь даёте вы!

— Извините…

— Так я жду от вас фамилию покупателя, — напомнил следователь.

— Тетерин Дмитрий Апполинарьевич.

— А кто он такой? Купец или как? Знакомец ваш или…

— Дмитрий Апполинарьевич компаньон купца Яковлева.

— Которого Яковлева? Их несколько…

— Прокла Кузьмича.

— А-а, — следователь понимающе кивнул. — Это скопец который.

— Про то не знаю. Мне Яковлев не друг, я всё больше с Дмитрием Апполинарьевичем якшаюсь.

Отлогин обменялся с Ивановым быстрыми взглядами. Прокл Яковлев уже упоминался в этом деле, именно этот купец пристраивал Василия Чебышева на конюшню Николая Соковникова. Но начинать об этом разговор пока что не следовало, и потому следователь переключился на другую тему:

— А куда вы дели две последние приходно-раходные книги, которые хозяин в бюро обычно держал и которые полиции так и не удалось обнаружить во время составления описи?

— Так, а что ж я-то?… что вы-то на меня всё думаете?… я-то почему под вопросом?… — невпопад забормотал Селивёрстов. — Почему вы меня спрашиваете? Я не имею к этому никакого отношения!

— В самом деле? — Отлогин приподнял бровь и с сомнением посмотрел в глаза Селивёрстову. — Придётся вам, Яков Данилович, переселиться в арестный дом.

Селивёрстов прямо-таки взвился при словах «арестный дом», замахал руками, возвысил голос:

— Это почему в арестный дом? Вот вы все меня терзаете — и вы, и господин сыщик! — а лучше бы присмотрелись к доктору. Он хитрый жук: сам лютеранин, а детей своих по православному обряду решил окрестить и думаете просто так? С корыстью! Одну только цель преследовал — пригласить в крестные отцы Николая Назаровича. Вот вам умысел, вот желание втереться в доверие к хозяину, подобраться к его миллионам…

Чем более Селивёрстов горячился, тем громче делался его голос, а в глазах разгорался недобрый огонёк. Однако его пафосное негодование неожиданно перебил Агафон Иванов, молчавший на протяжении всей этой беседы:

— А скажите-ка, любезный Яков Данилыч, почему это по обнаружении хозяина мёртвым вы приказали домочадцам полицию не звать? И при том сами за полицией не отправились?

— Что-о-о? — Селивёрстов вытаращил глаза и, внезапно осёкшись, словно наткнулся на невидимую стену, заговорил вдруг очень медленно, тщательно подбирая слова. — Как это «не велел?», напротив, очень даже велел! Я же приказал, чтоб немедля дворника послали в околоток. А сам уехал, потому как встреча у меня была назначена с господином Локтевым. Он наш деловой партнер, на наши склады лён поставляет.

Слово «наши» в устах бывшего управляющего прозвучало очень солидно, с оттенком самодовольства.

— В самом деле? — иронично переспросил Иванов.

— В самом деле!

— Так что там про учётные книги? — вмешался в разговор следователь, не давая увильнуть разговору в сторону. — Куда они делись?

— Да я-то почём знаю? — он опустил голову и обхватил её руками. — Почему с меня-то спрос?

— Потому что вы управляющий! — веско ответил Отлогин и замолчал, предоставляя Селивёрстову возможность сказать что-либо в свою защиту.

Тот, однако, с ответом не спешил. Тогда воцарившееся молчание прервал Иванов:

— А куда облигации подевались? Их, почитай, на миллион с лишним у Соковникова было. Может, мы их в вашей ячейке в банке обнаружим, а-а, Яков Данилович? И тогда вы приметесь рассказывать нам, будто сам Соковников их вам же и вручил за пару дней до смерти…

— Про облигации ничего не знаю, хватит меня путать! — отрезал Селивёрстов. — Их у меня отродясь не было. Барин свои прятал в сундуке, ключ всегда при себе держал, даже в бане.

— Так куда ж они делись?

— Откуда мне знать? Николай Назарович вполне мог их продать, никому не сказавши. Он под конец странный стал совсем, ко всем цеплялся и никому не доверял. Даже сахар на ключ запирал.

— Мда-а-а, Яков Данилович, — вздохнул следователь, — вижу я, что не получается у нас с вами доверительного разговора. Того вы не знаете, сего не признаёте… И книги, о которых вы должны знать лучше всех, сами собой исчезают, и деньги-то сам Соковников вам спешит вручить, и икону-то опять-таки сам хозяин спешит вам отдать как раз перед смертью… И облигаций целый мешок испаряется из закрытого сундука, хотя ключ покойного благополучно обнаружен на его шее. И всё это, заметьте, на фоне того, что вы один после смерти по спальне хозяина разгуливали туда-сюда. Слушаю вас, а самому хочется крикнуть, как на провальной премьере в театре: не верю! Ни единому вашему слову не верю! За младенцев нас тут держите, да? Ну, да ничего, может, посидите чуток на нарах, покормите блох, погоняете ложкой пустую баланду по плошке, так, может, по другому заговорите.

Дальнейшее явилось делом полицейской техники. После помещения Селивёрстова в арестный дом, следствие сделало то, что должно было сделать в свете последних открытий: ячейка N 37 в хранилище коммерческого банка «Юнкерс и компания» была вскрыта, а всё её содержимое приобщено к делу в качестве вещественных доказательств хищения Селивёрстовым имущества покойного миллионера Соковникова.

В упомянутой ячейке удалось обнаружить немало интересного: векселей и расписок разных лиц там оказалось на сумму 71 тысяча рублей; депозитная книжка «Русско-Азиатского банка» на вклад в 10 тысяч рублей; пачка кредитных билетов и золотые монеты на общую сумму 4165 рублей серебром. Кроме того, в банковском хранилище оказалась расписка от ювелира Берхмана о взятии им в переделку иконы Святого Николая Чудотворца. Документ этот оказался особенно любопытен тем, что в нём перечислялись подлежащие замене драгоценные камни: 40 крупных бриллиантов общим весом 45 карат, восемь рубинов, двенадцать сапфиров. Помимо подробного описания оклада содержалась и его оценка: более 15 тысяч рублей серебром. Одна эта икона являлась целым состоянием!