Алексей Ракитин - Скопец

Возможно ли такое?

Да, возможно. Во многих казённых учреждениях существовала традиция устраивать новогодние праздники для детей служащих. Именно там-то мальчики и могли впервые увидеть друг друга. Вряд ли они сделались бы друзьями — всё-таки их родители имели различный статус — но они прекрасно должны были запомнить эти ранние встречи. И вот в десятилетнем возрасте судьба снова сводит их вместе, на этот раз в стенах Коммерческого училища. Фёдор Гежелинский, лишённый чина, дворянского звания и наград, уже бредёт этапом в Сибирь, а сынок его вдруг оказывается в числе купеческих детей, зачисленных в воспитанники училища. У него другие имя и фамилия. Но Вовочка-то Базаров знает, кто таков на самом деле этот мальчик!

Ай да коллизия! Вот она — подлинная причина заискивания Николеньки Соковникова перед «Дроздом-пересмешником». Вот почему мальчик посвящал ему весьма пространные фрагменты своего дневника, предусмотрительно вырванные Базаровым уже после смерти Николая Назаровича. Отношения мальчиков оказались куда более сложными, чем это выглядело на первый взгляд.

Судя по тем записям, что остались в дневнике Соковникова, «Дрозд-пересмешник» был малый вовсе не дурак. Скорее всего, он сохранил тайну смены фамилии Николаши, но за это получил большую власть над ним. Можно допустить, что со стороны Базарова имел место классический шантаж, по-детски прямолинейный и жестокий. Вова ведь был из сравнительно небогатой разночинной семьи и хотел, как и все остальные воспитанники училища, пить по выходным горячий шоколад в столичных кофейнях, посещать театры, осенью обуваться в новые калоши, а зимою щеголять в кожаных перчатках, как это делали дворянские дети.

Погода под вечер установилась замечательная. Наступившее бабье лето располагало к отдыху и неге. Солнце играло в водах Невы, бликовало на игле Петропавловского собора, притягивая к себе взгляд Шумилова, когда он проезжал по набережным, отражалось в намытых стёклах величественных особняков, поблёскивало на металлических заклёпках извозчичьей пролетки. Алексей, отвлекаясь от любования природой и пейзажем, ловил время от времени себя на том, что его мучит сознание того неприятного факта, что Базаров легко сумел его провести, успешно прикинувшись совсем не тем, кем являлся на самом деле. Не сумел Шумилов вовремя распознать эту бестию, не насторожился его рассказами, принял притворство за чистую монету и позволил себя использовать для достижения мошенником своих неблаговидных целей.

В вечернее время в Лесном стояла пугающая тишина. Хотя едва только минуло семь часов, подъездные ворота уже оказались заперты, что немало удивило Шумилова. Неужели Василий Александрович поспешил занять круговую оборону от скопцов?

На стук колотушкой долго никто не открывал, потом вышел помятый сторож, словно бы только что слезший с печи. Зевая, он пропустил Алексея Ивановича в парк, запер за ним ворота и повёл к дому. Выглядело это так, как будто сторож его конвоировал. Пока шли, Шумилов решил не терять времени даром и заговорил с мужиком:

— Скажи-ка, любезный… как звать тебя?

— Евсей Драгомилов, — степенно отозвался мужик.

— А вот скажи, Евсей, кто похоронами покойного хозяина занимался?

— Управляющий Яков Данилович. На другой день после того, как хозяина поутру нашли, а вечером полиция приехала, он цельный день мотался в городе.

— А лакей Владимир Викторович тоже, поди, с ним?

— Нет, Владимир Викторович дома оставался. Только после полудня отправился на вокзал Василия Александровича, нонешнего хозяина, значит, встречать.

— А после полудня — это ж в котором часу?

— Как пообедали, значит, апосля часа пополудни. Мы — прислуга, значит — рано ведь обедаем, потому как встаём рано.

— Он экипаж из каретного сарая взял или как?

— Никак нет-с. Экипаж господский Яков Данилович взяли-с, а лёгкая двуколка стояла разобранная, так что Базаров пешком пошёл. Тут до Беклешовки не так уж и далеко, там можно извозчика нанять, потому как господа в ресторан на дачу Реймерса ездят из самого города. Так что и Василия Александровича он тоже привёз на извозчике.

Они прошли аллею и поднялись на террасу. Алексей не успел войти в дом, как навстречу ему вышел Базаров. «Вот ведь бестия, долго жить будет, ведь только-только его поминали!» — не без досады подумал Шумилов.

— Батюшки, Алексей Иванович, как приятно вас видеть! — всплеснул руками лакей. — А я-то в окно вас увидел, ну, думаю надо бы выйти навстречу. Какими судьбами? Вы же только сегодня от нас уехали! Неужели что-то новое открылось в расследовании?

Голос Базарова звучал тревожно и участливо одновременно, да и сам он выглядел в эту минуту на редкость благообразно. Такой вот благожелательный сморчок-старичок, прямо хоть образ с него пиши, да на киот ставь.

— Так я расследования не веду, Владимир Викторович, куда ж мне-то? — усмехнулся Шумилов. — Это следователь прокуратуры должен делать. Просто вот приехал, погостить. Хорошо у вас тут. Как Василий Александрович себя чувствует?

— Нездоров он, переживает много. Похудел совсем, как в народе говорят, с лица спал. Да вы сами сегодня его видели! Доктор говорит — почки плохие, вода ему наша не подходит. А я вот думаю — вода как вода. Вот мы живем, и ничего такого не замечаем. А молодой господин свет-душа, болезный… А не хотите ли, часом, кваску холодненького с дороги? Или лучше водочки-с? В холодном стаканчике, со слезой?

— Да, квасу принесите, Владимир Викторович. Я на веранде посижу, на парк посмотрю… Красивый он у вас.

Шумилов уселся в одно из четырёх плетёных кресел, расположенных на террасе, поставил ноги на скамеечку, любовно установленную подле. Здесь же лежал брошенный кем-то клетчатый плед. Алексей прикрыл им спину и плечи и, откинувшись назад, смежил веки. Убаюкивающе шелестела листва в кронах деревьев, не доносилось никаких чужеродных звуков — не звенела конка, не гудели корабли, не грохотали ломовые телеги — всё вокруг дышало тишиной и покоем. Алексей отдался во власть расслабляющей неги и, почувствовав усталость после сегодняшних длительных переездов, погрузился в сладко-дремотное оцепенение.

Однако, внезапно почувствовав на себе взгляд, открыл глаза и увидел неслышно подошедшего Базарова с подносом, на котором стоял запотевший стакан с квасом. Ноги лакея оказались обуты в домашние туфли на войлочной подошве, отчего он передвигался бесшумно, «аки тать в ночи» — почему-то пришло Алексею на ум архаичное бабушкино выражение. Взгляд Базарова излучал доброту и преданность, он смотрел прямо и бесхитростно. «Вот поди и разбери, что из себя представляет человек. Воистину, на лбу не написано…» — подумал Шумилов. — «Наверное, с такой же, если не большей, преданностью он смотрел на то, как постепенно угасал Соковников. И поправляя ему подушки, намывая его в ванной, растирая мазями, готовя травяные настои, он обдумывал, как ловчее обобрать хозяина… Скорее всего, он и дубликаты ключей изготовил, и поддельную страничку припас заранее, вскоре после того, как хозяин засвидетельствовал последнее завещание, так что даже чернила и бумага оказались теми же самыми, что использовались при написании подлинника. Несомненно, Базаров имел доступ и к дневникам Соковникова, читал их обстоятельно, неспешно, благодаря чему составил полное представление об их содержании. Поэтому, когда пришло время действовать, он быстро отыскал те записи в дневнике, которые могли оказаться разоблачительными для его игры. Обдумав свои действия и покончив с необходимыми приготовлениями, он сидел, точно паук в паутине и терпеливо дожидался часа смерти хозяина.»