Алексей Ракитин - Скопец

— Вы, господин Шумилов, не можете судить о том, чего не знаете, — важно парировал Яковлев.

— Ой ли? Николай Назарович не мог испытывать добрых чувств к секте, чьи члены насильственно осуществили над ним изуверскую калечащую операцию. Он не испытывал добрых чувств и к брату Михаилу, про которого точно знал, что тот не является его родным братом. Михаил Назарович хотя и был богатым скопцом, но деньги Николая к нему не имели ни малейшего отношения. Если вы не поняли, я поясню: Николай Назарович, рождённый под именем Михаила Гежелинского, был богат сам по себе, если точнее, благодаря отцу, и его состояние никак не связано со скопцам. Посему все ваши претензии на раздел денег умершего лишены как юридического основания, так и здравого смысла. Вы часом не изучали юриспруденцию?

— Нет, — уронил Яковлев.

— А жаль. В римском праве есть замечательная норма, звучит она так: jus non habende, tute non paretur. На русский язык сказанное можно перевести следующим образом: тому, кто не имеет права, можно не подчиняться. У вас, господин Яковлев, нет никаких прав требовать с господина Соковникова деньги, а стало быть, Василий Александрович с чистой совестью отклонит все ваши претензии.

— Бо-о-олтун! — в сердцах воскликнул Яковлев и даже притопнул ногой. Получилось это у него неожиданно комично.

Шумилов повернулся всем телом к Соковникову и, не сдержав улыбки, проговорил:

— По-моему, Василий Александрович, имеет смысл попрощаться с визитёрами.

Соковников не успел ответить, как вместо него выпалил Яковлев:

— Да-с, милостивый государь, мы уйдём! Но…

Прокл Кузьмич сделал эффектную паузу; в нём явно проступали задатки большого актёра и, слушая его речь, становилось ясно, почему именно этого человека скопцы сделали своим главным переговорщиком.

— Но попомните моё слово, Василий Александрович, вас эти советники, — пафосно продолжил купец и кивнул в сторону Шумилова, — до добра не доведут!

— Вы никак грозите? — тут же уточнил Алексей Иванович.

Однако, Яковлев проигнорировал обращённый к нему вопрос и продолжил:

— Не в лесу живём-с, не в лесу. В жизни всякое бывает, особенно по глупому стечению обстоятельств. Ежели думаете за спинами сторожей отсидеться, так это зряшные надежды, ой, зряшные! Молния в дом ударит, конюшня сгорит или какая другая напасть обрушится и, поверьте, никто вам не поможет! Ни единая душа. Проклятье, именем Кондратия Селиванова сотворённое, бо-о-ольшую силу имеет. Не будет вам от оного проклятия спаса, вы уж поверьте. А коли не верите, так что ж? урок, стало быть, вам будет. Одумайтесь, Василий Александрович, одумайтесь, не слушайте скверных советчиков, своим умом попробуйте жить…

Сказав всё это, Яковлев повернулся и направился к двери, давая понять, что считает разговор оконченным. Следом за ним потянулся и его крепкотелый спутник, не проронивший в ходе разговора ни единого слова.

— Знаете что, Прокл Кузьмич, — остановил его Шумилов, — насчёт того, что мы не в лесу живём — это вы справедливо заметили. Мой вам совет: чаще вспоминайте об этом!

В третьем часу пополудни Алексей Иванович уже входил в громадное здание Сената и Синода. На его удачу Михаил Андреевич Сулина оказался на своём рабочем месте и даже не занят, во всяком случае, если и имел какое-то занятие, то с появлением Шумилова отложил его.

— Дело весьма неординарное, — признался ему Алексей. — Не знаю, как лучше к нему подступиться. Очень надо увидеть список однокашников Николая Назаровича Соковникова во время его обучения в Коммерческом училище. А ещё лучше не просто однокашников, а и учащихся других классов. Подумайте, Михаил Андреевич, где такой список можно отыскать?

— А о каком времени идёт речь?

— С 1831 года по 1834-й.

— А о каком училище речь?

— Насколько я понимаю, о том, что в Московской части, на набережной Фонтанки…

— Дом тринадцать, если не ошибаюсь… Гм-м, — Сулина призадумался. — К тому времени министерство духовных дел и народного образования уже разделили. Это для нас плохо, потому как архив делопроизводств также разделили. С другой стороны, когда департаменты разъезжались, то не весь архив министерства народного образования оказался увезён из наших стен. Что-то там оставалось и, более того, некоторое время после разделения архивные дела всё ещё передавали в синодальный архив. В принципе, я знаю, где мне следует поискать… Хотя, если он в тридцать четвёртом закончил учёбу, то это уже поздновато, к этому времени министерство просвещения уже свой архив обустроило.

— А ведь мальчикам в училище преподавали Закон Божий. — подсказал Шумилов. — Ведомости, которые вёл батюшка, могли попасть в архив Синода?

— Нет, отчётность за эти уроки не по духовному ведомству подавалась, — уверенно сказал Сулина. — Но к нам могли попасть характеристики, которые писал преподаватель Закона Божия. Если выпускник собирался служить по казённому ведомству, то помимо представления аттестата с оценками ему нужно было представить и характеристику от законоучителя. Последний же вёл ведомость всех выданных бумаг такого рода. Так что учащихся в Коммерческом училище мы, пожалуй, всё же сможем установить.

Старичок поднялся со своего кресла и предложил Шумилову:

— Обождите-ка меня здесь, а я схожу-ка в фонды, покопаюсь. Но розыски мои могут затянуться, так что наберитесь терпения, не уходите! Газетку почитайте, чаёк попейте, я как раз кипяток у сторожей наших набрал…

Он действительно надолго оставил Алексея одного. Отсутствовал Михаил Андреевич почти час, за это время Шумилов уже успел напиться чаю и даже вздремнул в кресле.

— Думаю, что задание мною даже перевыполнено, — с усмешкой проговорил Сулина, опуская на стол перед Шумиловым толстую, листов на триста, папку, перехваченную грязным потёртым шнурком. — Вот-с, Алексей Иванович, полюбопытствуйте. Личное дело училищного законоучителя того времени Дементия Ивановича Ахторпова. Я краешком глаза в него заглянул и, по-моему, там должно быть то, что вы ищете.

Шумилов потянул шнурок и раскрыл папку. Открывал дело формуляр священника, содержавший анкетные данные о нём самом, его родителях, образовании и местах службы. Та часть личного дела, что касалась его преподавания в Коммерческом училище, находилась в конце папки; очевидно, что Ахторпов сделался педагогом уже в конце жизни. Алексея чрезвычайно заинтересовало описание этого учебного заведения, представленное священником по требованию чинов Третьего отделения Его Императорского Величества канцелярии.

Сам по себе повод, потребовавший подготовки этого документа, оказался весьма любопытен. Сотрудники Третьего отделения, в то время игравшего роль тайной полиции, установили, что некоторые из воспитанников училища имеют контакты с известными в столице содомитами. Извращенцы подобного рода привлекали к себе пристальное внимание политической полиции и попадали в списки неблагонадёжных лиц, которые ежегодно подавались Государю Императору. Шумилов ещё со времени обучения в Училище правоведения знал о весьма нашумевшем в 1838 году деле так называемого «Общества свиней», члены которого, преимущественно французы, предавались разнообразным порокам. Государь Николай Павлович на основании доклада графа Бенкендорфа повелел «Общество» сие закрыть, а иностранных подданных выслать из пределов Империи. Всего без права возвращения в Россию оказались высланы четырнадцать человек.